Древний грузовик наконец-то набрал скорость. Больше сорока километров в час он не давал, но Тим и не желал ехать быстрее. Всегда надо оставлять лазейку, и если вдруг придется телепортировать из кабины на обочину, вовсе незачем ломать кости.
Страховка на самый крайний случай. Телепортировать без веской причины, раскрываясь перед первым встречным, да еще законопослушным трудягой, Тим не собирался.
Выйти перед постом? Пожалуйста. Но пробраться в Москву все равно надо. Сначала — в Москву. До скромного пригородного коттеджа, принадлежащего Департаменту федеральной безопасности, доведет только зрительная память. Она напомнит, как тогда… с Иолантой… Она подскажет путь.
Будет досадно, если не удастся вернуться в штаб-квартиру этой же ночью… а скорее всего не удастся! Ночь коротка Тогда — если все обойдется — придется отлежаться днем в какой-нибудь норе, а то и просто в лесу…
Еще смотря как повернется дело. А если Безухов и Шпонька все же ошибаются, если в том коттежде действительно ждет мама? До сих пор ждет?
Скрипнули зубы. Не будет покоя, пока не проверю… Пусть там ловушка, пусть. Обману. Прорвусь. Проползу.
— Иона, — представился шофер. — Иона Бонд. Тебя, понятно, о фамилии не спрашиваю.
Тим пожал плечами:
— Аноним Фигаро Устраивает?
— Звучит, — одобрил шофер. — А главное, коротко. У нас в гараже есть один механик, так его зовут Елпидифор Сквозник-Дмухановский. Каково, а? — Он захохотал.
— Бонд — это из какой же книги? — поинтересовался Тим.
— А я разве знаю? — удивился шофер. — Да и на хрена мне? Мое дело карту читать да дорожные знаки, а не книги какие-то. Что я, умнее других?
— Меньше знаешь — крепче спишь? — поддел Тим.
— А то! Я баранку кручу и не в свое дело не лезу, вот и живу, а остальные только существуют. Те, кто на земляных и бетонных работах, еще хуже тебя выглядят. Это — жизнь? Вот увидишь, скоро опять буза начнется, только мое дело сторона. Мне еще пожить хочется, и меня в эти игры не втянешь, вот так-то… А убивать меня не за что ни бабам, ни тебе…
— Кого не за что, тех как раз больше всего и убивают…
— Дудки! Кому это надо, если не за что?
— А если найдется за что? — сквозь зубы осведомился Тим.
— То есть?.. Э, ты что? Ты всерьез? Я же пошутил, пошутил я!..
Тим ограничился тяжелым взглядом. Больше они не разговаривали. Когда пришло время, Тим вылез, и грузовик, обдав его выхлопом, сразу же развил максимальную для своего возраста прыть.
Впереди из тумана проступали огни. Наверное, там был пост, но если даже шофер наврал, все равно идти дальше по дороге было нельзя. Тим поднял воротник и зашагал через поле.
Работа полиции постепенно входила в прежнюю колею.
Правда, Министерство порядка еще продолжало находиться в подчинении Департамента федеральной безопасности, но никто не сомневался в том, что мера эта временная и недолговечная. Начитанные заявляли, что так бывало и в археологическую дообновленческую эпоху: в годы войн, гражданских беспорядков и масштабных эпидемий полиция всегда отодвигалась на третий план, уступая место армии и спецслужбам. В мирное время такой порядок становился опасным, и правительство, заботясь о поддержании должного баланса, всегда восстанавливало статус-кво.
До этого, правда, было еще далеко. На инструктажах более, чем обычно, обращалось внимание на сугубую бдительность. Начальство прямым текстом давало понять, что еще ничего не кончено и что настоящие испытания еще впереди.
Да, жизнь понемногу входила в нормальную колею, однако складывалось впечатление, что от той, прежней жизни новая сумела унаследовать лишь одно плохое, как ребенок иногда наследует самые отрицательные гены матери и неизвестного отца-спермодонора. Вновь стали дерзки эксмены, забыв о том, что их недано помиловали, позволив примерным трудом искупить вину. Ну, положим, эксмен вообще неблагодарная скотина, по своей биологической природе способная на любую подлость, тут-то удивляться нечему. Но люди?! Но хулиганствующие и мародерствующие молодежные банды?! Беспрестанные магазинные и квартирные кражи?! Перед каждой дверью не поставишь полицейский наряд, да еще поди задержи хорошо телепортирующую преступницу! В принципе задержать можно, и этому учат, но на практике запотеешь ловить.
Чего-то ждали. Вероятнее всего — последнего масштабного бунта, чтобы окончательно отучить эксменов слушаться не тех, кого надо, вычесав из их массы реальных и потенциальных главарей, как из собаки вычесывают блох. Не беда, если пропадет немного шерсти. И Ольга Вострецова ждала того же. Конечно, крутые меры необходимы! Дело не доведено до конца, порядка нет, состояние какое-то половинчатое, ни туда ни сюда… Власти решили пока выжидать, предоставив эксменам самим сунуть голову в петлю? Пожалуйста! Ольга считала это тактической ошибкой, но признавала, что стратегически курс выбран верно: додавить рабов! Чтобы после преподанного урока никто из них еще сто лет не вздумал пикнуть!
На конвоирование и охрану рабочих бригад полицию теперь посылали редко — эту роль взяли на себя девчонки из добровольческих формирований, отличавшиеся куда меньшей выдержкой, так что любо-дорого было посмотреть, как эксмены по-рачьи едят глазами начальство, одновременно втягивая головы в плечи. В основном служба заключалась в патрулировании улиц — все как прежде, только не по восемь часов, а по двенадцать.
Сюрпризы — ежедневно. И все-таки рутина.
Ольга по-прежнему отсыпалась в участке. Один из кабинетов, ныне превращенный в комнату общежития, давал приют ей и еще трем временно бездомным девчонкам. Раскладушки, тумбочки, вешалка, большое зеркало, общая косметика и индивидуальные сексаторы. Стопка старых журналов. Волосатый кактус на подоконнике. Выцветшие занавесочки. Пыль, которую некогда стереть.
И странное словосочетание: очередь на предоставление жилища. Зачем? Чтобы приходить со службы в пустую квартиру, не согретую кем-то, кто дорог и необходим?
Как пусто… Как странно и пусто!
Мир обманул: казался солнечным, многообразным, пронизанным мириадами тончайших взаимосвязей, таинственно-непостижимым, а на поверку оказался шокирующе примитивным, грубым, плоским. Прежде Ольга боялась выглянуть за пределы своего служебного мирка, намеренно сводя безумную сложность окружающего мира к упрощенной модели, не нарушающей душевного комфорта, и мама ворчала, не желая, чтобы дочь добровольно зашоривалась и закукливалась в самодельный кокон. Мама от души хохотала, когда Ольгу не взяли в секцию гимнастики из-за недостатка какой-то там выворотности, и требовала повторить на бис это замечательное словечко, и по-доброму утешала, собирая поцелуями детские слезы, и подсовывала интересные книжки. И всерьез расстраивалась, видя, что стезя дочери не слишком-то интеллектуальная. Бывало, мама дразнила ее Пустоглазкой, на что Ольга очень сердилась. Мама была не права: глаза дочери и тогда видели то, что делается вне кокона.
