Катя отошла от окна, села на кровать. Собака, внимательно слушавшая её слова, положила голову на лапы, пристально вглядываясь в замершую на кровати женщину...
К вечеру, когда окончательно стемнело, снова разыгралась метель. Собака ушла, Катя решила, что она отправилась в какую-нибудь будку, укрываться от непогоды. Уныло свистел ветер, завывая в ветвях деревьев, переметая снегом тропинки, забрасывая в форточку пригорошни колючих снежинок.
Часов в семь вдруг замигало и отключилось электричество, потом включилось, но вполнакала, лампочка под потолком еле-еле светилась, а телевизору мощности тока не хватало даже для того, чтобы осветить экран.
Катя забилась на кровать, укуталась в овичный тулуп, и тихонько плакала, глядя в темное окно, на гнущиеся, шумящие ели. Никто её не освобождал, никто ей ничего не обьсянял, всеми забытая и покинутая, сидела она в холодной комнате, несчастная и одинокая...
Постепенно, однако, в душе у неё проснулась холодная, стальная решимость. Катя ещё не знала, что она будет делать, но словно бы кто-то нашептывал ей в ухо: "Встань, взбодрись, не время сейчас раскисать! Думай, думай, как вырваться отсюда! Ты сейчас во власти этих непонятных, жестоких людей, они могут сделать с тобой и твоим будущим ребенком все, что угодно! Надо действовать, надо бежать!".
- Бежать! - вслух повторила Катя, припала к окну, вглядываясь в виднеющийся сквозь пургу забор, до половины занесенный снегом. Если бы она не проваливалась в снегу, то можно было бы попробывать перелезть через частокол и уйти в лес, а там пурга заметет следы...
- Ну, думай, думай, дура! - прикрикнула на саму себя Катя, начала ходить по темной комнате, кутаясь на ходу в тулуп. Неожиданно взгляд её упал на столик, где темнели на подносе миски и стакан с остаткми обеда.
"Поднос! Конечно, как я сразу не догодалась! Если положить поднос на снег, и встать сверху, давление будет равномерно распределено на большую площадь, и я провалюсь на совсем маленькую глубину! Надо попробывать, вдруг получиться!".
Катя смахнула с подноса миски, стакан полетел на пол и разбился. Схватив поднос, она метнулась к двери - заперто!
"Окно! Надо разбить окно!", - подумала Катя, взяла с кровати тяжелую, ватную подушку, прижала её к стеклу, навалилась всем телом, раздался хруст, стекло звякнуло и Катя вывалилась наружу!
Запахивая полы тулупа - ветер сразу же, как пьяный мужик, полез за пазуху, колючей холодной рукой зашарил по груди, Катя встала, подхватила выпавший поднос и заковыляла через глубокие сугробы к забору.
Она прошла уже почти все расстояние, отделавшее её домик от забора, как скорее почувствовала, чем увидела через сплошную снежную завесу бегущих ей на перерез собак.
Несколько громадных, серых в темноте псов заступили дорогу, отрезая Катю от спасительного забора, до которого осталось не больше десяти шагов. Собаки не лаяли - порода не та. Они, опустив морды, тихо рычали, но это рычание отчетливо слышалось даже сквозь вой ветра и шорох снега.
"Мамочки!", - в панике попятилась назад Катя: "Как же я забыла! Что же теперь делать?! Ведь разорвут же! Господи, Рыжик, помоги хоть ты, ведь я кормила тебя, мы же почти подружились!".
Тем временм вожак собачьей стаи уже приготовился к прыжку низко-низко присел, блеснув в темноте безжалостными глазами, оскалил зубы. Катя в ужасе закрыла живот подносом, инстинктивно защищая своего будущего ребенка, пес прыгнул, но в самом начале его смертоносного прыжка на загривок пса обрушилась вдруг с грозным рычанием длинное, лохматое тело!
Собаки сцепились, вминая друг друга в рыхлый снег. Катя открыла зажмуренные глаза и с удивлением и восторгом узнала в своей спасительнице Рыжика, словно бы та услышала её мольбу и поспешила на помощь!
Нравы собачего племени не позволяют обижать матерей - Катя помнила это ещё по Джеку Лондону, а сейчас убедилась воочию - после хорошей трепки, полученной от Рыжика вожак, разобравшись, кто на него напал, с ворчанием отплоз в сторону, освобождая дорогу. Остальные псы отбежали и сгрудились вокруг своего предводителя, молча наблюдая за Катей.
Катя опустилась на колени, поцеловала Рыжика в мокрый нос, погладила жесткую шерсть, выпрямилась и решительно пошла к забору, размахивая подносом. Возле грубо ошкуренных бревен она положила поднос на верхушку самого высокого сугроба, встала одной ногой - вроде держит, встала другой, ухватилась руками за колья, оказавшиеся на уровне её груди, повернулась, и крикнула:
- Рыжик! Спасибо тебе, родная! Может быть, ещё встретимся, не скучай!
Потом Катя перевалила через частокло и ухнула в глубокий сугроб на той стороне! Все, впереди был темный, густой, страшноватый лес, но зато она была на свободе!
* * *
Следующим утром, практически ещё лежа в постеле, Урусов, прижав ухо к заботливо поданной женой телефонной трубке, был буквально поражен сообщением старшего дежурного охранника НИИЭАП о том, что у проходной института, его, Урусова, ожидает господин Воронцов, господин Кох, и господин Хосы, и очень, настоятельно просят поторопиться, иначе будет поздно.
Урусов, далеко не молодой уже, а прямо сказать, так и староватый, как он сам себя называл, человек, вскочил с кровати с энергией двадцатилетнего. Впервые за последние десять лет он отказался от завтрака, прихватив с собой бутерброды, бысто оделся и бросился вниз по лестнице к уже ждавшей его машине.
На всякий случай Урусов поднял по тревоге весь основной состав своего Отдела Охраны, сообщил директору института, но на Лубянку пока звонить не стал - успеется, сперва надо поговорить с главным подозреваемым - с Воронцовым...
У ворот института стояло несколько машин, все - знакомые полковнику, и лишь красная "хонда" с узкими фарами и красивым, низким и зализанным силуэтом была ему неизвестна.
Урусов велел водителю остановиться, по рации связался с охранниками, и вылез из машины. Одновременно из "хонды" появились Кох, Воронцов и известный Урусову невысокий человек в камуфляже, смуглый, похожий на монгола, не молодой уже, но двигающийся легко, с грацией готового ко всему тигра - президент "Залпа" Руслан Кимович Хосы.
Урусов подошел ближе, из ворот института вышло несколько вооруженных охранников и остановились, держа оружие на виду.
- Здравствуйте! - Кох, тряхнув рыжей головой, решительно взял на себя роль посредника: - Товарищ полковник, с вами хотят поговорить... И я тоже!
- Что - "тоже"? - буркнул Урусов, не сводя своих тяжелых глаз с Воронцова, подчеркнуто смотрящего на полковника.
- Тоже буду присутствовать при разговоре - это важно!
- Для начала пусть все сдадут оружие! У вас, Кох, я думаю, его нет, а вот у этих...
