— Вы же понимаете, что это невозможно, — мрачно сказал Кэкбур.
— Не понимаю, — возразил Кратов.
Транспорт, что должен был доставить их из загородной резиденции в самое сердце Гверна, больше напоминал собой броневик. Круглые оконца, размером с человеческую голову каждое, были забраны стеклом двухдюймовой толщины, способным, очевидно, без ущерба отразить выпущенную с близкого расстояния пулю и рассеять энергетический луч средней насыщенности. Металлокерамические плиты наползали одна на другую, образуя подобие панциря какой-нибудь экзотической твари, вроде панголина, чтобы снаряд, даже угодивший в упор, мог срикошетить и не причинить значительного изъяна. Увы, эти маленькие хитрости стали прекрасно знакомыми Кратову за несколько последних лет… Озма, не переставая тихонько ворчать и старательно пригибая голову — в чем не было особенной необходимости, — пробралась на заднее сиденье.
— Не представляю, как этот кокосовый орех может летать, — шепнула она Кратову.
Юзванд, сидевший рядом с водителем, все же услышал.
— Женщина чем-то удивлена? — спросил он.
— Янтайрн Озма выражает сомнение в аэродинамических качествах этого транспортного средства, — пояснил Кратов, усмехаясь.
— Янтайрн!.. — фыркнул эхайн, но от дальнейших комментариев все же удержался. — Во-первых, не забывайте, что мы так же, как и вы, владеем гравитационными технологиями. Видел я ваши «гравитры». Вящего глумления над принципами аэродинамики трудно представить! Какие-то раковины, тела асимметричной топологии, тела переменной топологии, детские игрушки…
— Что есть, то есть, — горделиво признал Кратов.
— А во-вторых, это малый штабной танк «стуррэг», — «Что в переводе означает „Кокон дракона“, — подумал Кратов, — натуральный кокон и есть, только драконы из нас прямо скажем, паршивенькие…» — а не воздушное судно. В настоящий момент с него снято вооружение, а внутренность специально переоборудована для удобства гражданских лиц. Воздушное пространство над Гверном в последние часы утратило прежнюю безопасность.
— Мятежники?
— Да, — помедлив, неохотно сказал Юзванд. — На подступах к Гверну. Войска дома Нишортунн, разумеется, сохраняют господство в воздухе, но… не настолько.
— Что он говорит? — спросила Озма.
— Эго танк, и мы не полетим, — кратко ответил Кратов.
— В танке я еще не ездила, — мрачно резюмировала женщина.
Нервозно трясясь, «стуррэг» стронулся с места. Озма немедленно прильнула к своему окошку. Юзванд сидел подчеркнуто неподвижно, всем своим видом демонстрируя полную индифферентность и глядя прямо перед собой (на деле с его реальным эмо-фоном все обстояло иначе: в душе его царили смятение и тревога, и хотелось надеяться, что лишь ответственность перед вышестоящим начальством за доставку важных гостей была тому причиной). Водитель же за все время ни разу не обернулся, видны были лишь его широкая, как ворота средневекового замка, затянутая в песочно-желтый комбинезон спина и часть мощной шеи, а затылок упрятан был под толстую желтую каску с неряшливо нанесенными белыми символами (редкий случай, когда эмо-фон полностью отвечал внешним эмоциональным проявлениям, то есть: и тут и там абсолютная безмятежность). Некоторое время Кратов испытывал большое неудобство из-за каких-то ремней под задницей, пока не догадался вытащить их из-под себя и пристегнуться к креслу. В ответ на недоуменный взгляд Озмы он пробормотал нечто вроде «Береженого бог бережет», после чего тоже позволил себе предаться любованию окрестностями.
Со всех сторон к дороге подступали густые заросли низкорослых деревьев с кривыми узловатыми стволами и плотными кронами синевато—зеленого цвета. Лишь приглядевшись, можно было обнаружить, что никакая это не глухомань да чащоба, а заботливо ухоженный сад: деревья стояли четкими рядами, как солдатики на параде, между ними не было и следа каких-нибудь сорняков, и, судя по размерам крон и высоте, все это было высажено в одно время. Через равные промежутки над верхушками поднимались коленчатые шпили из серебристого металла, увенчанные ажурными чашами — не то антенны, не то какие-то агротехнические сооружения неясного предназначения. Изредка при поворотах дороги в этот выверенный до скуки пейзаж вторгались посторонние детали, вроде краешка океанской глади или сверкавшей на солнце отвесной мраморной грани далекого горного кряжа…
Юзванд, страдальчески исказив лицо, пригнулся вперед; он по-прежнему безмолвствовал, но теперь в его эмо-фоне преобладала, подавляя все остальные, агрессивно-тревожная компонента. Кратов отвлекся от созерцания садовых насаждений: наблюдать за поведением геургута было не в пример любопытнее. Юзванд что-то коротко и неразборчиво гаркнул: водитель качнулся вперед всем корпусом и, не убирая правую руку с пульта, левой вытащил откуда-то из-под сидения сразу два похожих на складные зонтики энергоразрядника («Модель „Горний Гнев“, портативный вариант, дальность поражения пятьдесят шагов, радиус охвата цели от пяти до пятнадцати шагов, встроенная батарея на восемьсот залпов с полусекундным лагом на восстановление мощности и непрерывной рекреацией от любых естественных источников энергии», — совершенно автоматически отметил Кратов), один из которых положил себе на колени, а другой не глядя сунул Юзванду. «Что происходит?» — спросил он вслух, не особенно рассчитывая на ответ. Его ожидания оправдались. Танк плавно сбавлял ход и вскоре остановился вовсе. Юзванд быстрым и громким, — то, что называют «театральным», — шепотом наговаривал что-то во всплывший перед лицом микрофон, рот его презрительно кривился, но в желтых глазах тускло тлел огонек смертной тоски. Водитель же был по-прежнему хладнокровен, обе руки покойно лежали на пульте, а до оружия ему как бы и вовсе не было дела, так что понять, что творится, было невозможно.
А перед миниатюрным «стуррэгом», заслоняя солнце и небосвод, перекрывая весь передний обзор своим чудовищным, необозримым, черным в желтых разводах бортом, тяжко приподняв когтистую ступню, во всей своей первобытной красе разворачивался на месте большой тяжелый бронемех «хоррог». В приблизительном переводе это означало «Пожиратель равнин» и могло быть интерпретировано двояко: либо «нечто, пожирающее все, что движется и произрастает на равнинах, не исключая и собственно равнины как топографические объекты», либо «некий монстр, на означенных равнинах всего лишь привольно бесчинствующий».
Эта машина могла называться как угодно. Все равно выглядела она невообразимо ужасно.
