Мы с Рувинским шли за Вайнштейном по пятам и видели, как бизнесмен, выйдя из здания биржи, где он оставил все свои сбережения, отправился в частное сыскное агентство и заказал найти того варвара, вандала и негодяя, который через подставных лиц выбросил на рынок столько акций «Кинако» с очевидной и единственной целью свести его, Вайнштейна, в могилу.
Мы переглянулись с Моше и прокрутили альтернативу в ускоренном режиме до того момента, когда детектив Глузман позвонил заказчику по видеоканалу, защищенному от прослушивания, и сообщил, что разорителем оказался никто иной, как министр иностранных дел господин Шуваль.
— Убью негодяя! — вскричал Вайнштейн и принялся ходить по салону, вынашивая планы мести.
— Вот оно, — прошептал мне Рувинский и был прав. Сейчас в мыслях Вайнштейна рождались самые изощренные способы преступления, и одним из таких способов вполне могла оказаться идея убийства с помощью электрического тока. Каждая минута размышлений Вайнштейна рождала альтернативы, смертельные для Шуваля, одна из них могла совпасть с нашей и…
Рувинский поднял камень и бросил в окно салона. Я понял директора — он хотел любым способом прервать ход мыслей взбешенного бизнесмена. Нет мыслей — нет альтернатив.
Однако Вайнштейн находился в таком состоянии, что не обратил внимания на разбитое стекло и вопли охранной сигнализации. Он продолжал бегать из угла в угол, вынашивая смертоносные планы. Что могли мы с Рувинским предпринять еще? Ворваться в квартиру, ударить бизнесмена по голове, прервав тем самым скачки его мыслей?
Хорошо, что мы этого не сделали!
Вайнштейн подошел к видеофону и набрал номер. На экране появилось лицо госпожи Сары Шензар, личного секретаря министра Шуваля.
— Я хочу поговорить с Абрахамом, — заявил Вайнштейн. — Дело личное. Скажи, что это Яков Вайнштейн, он меня знает.
— Что у тебя за вопли? — поморщилась Сара. — Если у тебя дерутся кошки, сверни им шею. Министр тебя не услышит.
— Это не кошки, это сигнализация, — нетерпеливо сказал Вайнштейн. Сейчас я ее отключу.
Честно говоря, мы ожидали всего, только не того, чему стали свидетелями. Вместо того, чтобы наброситься на министра с обвинениями, Яков сказал:
— Хорошо сработано, Абрахам. Когда я получу мою долю?
— Спроси у брокера, — ответил министр. — Моя миссия закончена.
Разговор продолжался в мирных тонах еще минут пять, после чего Вайнштейн выключил видеофон и отправился спать.
А мы с Рувинским вернулись в операторскую, чтобы обсудить результат наблюдений.
— Что-то в этом есть, — многозначительно сказал Моше. — Собственно, этот Вайнштейн — единственный среди всех подозреваемых в нашем и альтернативном мирах, который имеет какие-то контакты с Шувалем. И мотив для убийства налицо.
— Нет, — покачал я головой. — Что-то в этом есть, но что-то в этом не то. Ты согласен?
Рувинский вопросительно посмотрел на меня.
— Смотри, — продолжал я. — Мы совсем выпустили из поля зрения сюжет с убийством Бродецкого. Именно он был реализован во время убийства Шуваля, так? Мы набросились на Вайнштейна, потому что у него оказался мотив для убийства Шуваля. Мотив слабый — ты же видел, они действовали заодно и как-то на этой афере нажились оба. К тому же, Вайнштейн понятия не имел о сценарии Шлехтера. Это раз. Второе: если он, действительно, с пылу, с жару обдумывал, как бы убить министра, при этом спонтанно рождались случайные альтернативы, которые описывает твоя формула… как его…
— Горовица, — подсказал Моше.
— Да. Ты сам утверждал, что вероятность перехода альтернативы обратно, в нашу действительность, близка к нулю.
— Говорил, — согласился Рувинский с кислой миной на лице. — Но, кроме Вайнштейна, нет никого, кто имел бы…
Неизвестно, сколько времени мы вели бы с директором Рувинским этот бесплодный диалог, если бы наше уединение не нарушил единственный человек, которого нам обоим не хотелось видеть — комиссар Роман Бутлер. Он ввалился в операторскую при всех своих полицейских регалиях, и я подумал, что ему, видимо, пришлось применить силу, поскольку Моше отдал охране совершенно четкое указание не пропускать в здание института никого, включая министров, покинутых невест и пришельцев из других миров.
— С возвращением, — сказал Роман. — Я не ошибаюсь, вы уже осмотрели все альтернативы, какие было возможно?
— Да, — признал Рувинский. — Послушай, комиссар, а может, это преступление совершенно не связано с «Клубом убийц», и мы идем по ложному следу?
— Для того, чтобы услышать полный рассказ о ваших похождениях, продолжал Роман, не обращая внимания на выпад директора, — я должен предъявить постановление об аресте или кто-то из вас расколется сам?
— Павел, — кивнул на меня Рувинский. — Он твой сосед, пусть раскалывается.
Я вкратце пересказал Бутлеру наши соображения, предположения, идеи и бесславные результаты визитов в альтернативные миры. Роман время от времени хмыкал, а когда я истощил свою память, сказал:
— Молодцы, хорошо поработали. Теперь все понятно.
Мы с Рувинским переглянулись.
— Что нам должно быть понятно? — спросил Моше.
— Я сказал — вам? Все понятно мне. А вам понимать ни к чему. Эти дилетанты… вечно путаются под ногами.
Обвинение было несправедливым, и Рувинский вскинулся. Его суровое мнение об израильской полиции было бы высказано немедленно и недвусмысленно, но мне удалось прервать начавшуюся ссору в зародыше.
— Моше, — сказал я прежде, чем директор успел открыть рот, — ты плохо знаешь комиссара Бутлера, а мы с ним пьем кофе каждую субботу. Он намеренно вызывает тебя на ссору, чтобы, обидевшись, не делиться с нами информацией. Я прав?
— Конечно, — не смущаясь, согласился Роман. — Но, господа, мне бы действительно не хотелось сейчас выкладывать на стол все карты. Если бы не ваш дремучий дилетантизм, вы бы и сами догадались, кто в чем виноват. Вся информация у вас есть.
После чего комиссар встал и покинул помещение института. Надеюсь, что выпустили его без приключений.
* * *
Признаюсь честно: мы с директором просидели в его кабинете до позднего вечера, просматривая заново уже виденные альтернативы в поисках незамеченного нами доказательства. Но мы лишний раз убедились, что единственным разумным кандидатом на роль подозреваемого был бы Яков Вайнштейн, если бы он не оказался столь странным образом замешан вместе с министром Шувалем в общей афере. А может, они потом что-то не поделили, Вайнштейн смертельно обиделся и…
Нет, не могло этого быть. Мы просмотрели альтернативу вплоть до сегодняшнего дня — если бы Вайнштейн задумывал преступление, он должен был бы рассориться с Шувалем еще вчера вечером. Иначе в нашей реальности ничего к нынешнему утру ничего не смогло бы произойти.
