— Подлые тухлоголовые сукины сыны! — орал Морлачер, и казалось, его тело распухает от безудержной ярости. — Я с вами за это сквитаюсь!
Он опустил безумный взгляд и, вспомнив про своих иностранных гостей, сделал видимое усилие, чтобы взять себя в руки. Во дворике воцарилась жуткая тишина, которую нарушали только приглушенные рыдания какой-то женщины. Морлачер достал носовой платок и начал вытираться, бормоча извинения тем, кто находился поблизости. Он сошел с подставки и пошел мимо притихших гостей, переводя взгляд с одного лица на другое. Хэссон догадался, что Бак ищет Эла Уэрри.
— Не повезло тебе, Эл, — пробормотал он себе под нос, направляясь к бару. — Доля полицейского нелегка!
Спрятавшись в плотный кокон эгоизма, Хэссон продолжал вести тихий образ жизни, посвящая все свое внимание собственному благополучию.
В таком состоянии важность, которую имели для него события, прогрессирующе уменьшалась с их удаленностью от центра его собственного бытия. Например, новости о мировой торговле и перемены в глобальной политике имели столь малое значение, что почти им не замечались. Хэссон сознавал, что Эл Уэрри был сильно занят в дни, последовавшие за вечеринкой с барбекью, но это тоже отстояло далеко от центра вселенной и внушало не больше интереса, чем поступки теней в плохой голопьесе.
Действительно значительными событиями, будившими воображение Хэссона и поглощавшими его мысли, были совершенно другие: открытие, что в результате долгих прогулок на свежем воздухе кожа его покрылась загаром; растущая продолжительность пробежек, которые давались ему все легче и легче; эпикурейское наслаждение, получаемое от таких простых вещей, как правильное дыхание и хороший сон. Хэссон превратил жизнь в самоцель, в нечто такое, что постоянно достигалось, и это позволяло ему с течением дней делаться все уверенней, надежнее, защищеннее…
Пятичасовая прогулка по холмистым окрестностям разгорячила, пропылила и утомила Хэссона. Приняв холодный душ и переодевшись во все чистое, он вспомнил, что сегодня еще не принял полной порции дрожжей. Оливер Фан обещал ему, что со временем он приучится получать удовольствие от вкуса ароматного коричневого порошка, и хотя в этом Хэссон пока мало преуспел, но все равно ежедневно старательно принимал по пятьдесят граммов. Он взял коробку с дрожжами и отправился вниз, но на секунду задержался в тесной прихожей, поскольку услышал из кухни знакомый гнусавый голос. Оказывается, Джинни Карпентер вернулась из Британской Колумбии.
Войдя на кухню, он увидел, что Уэрри и Мэй Карпентер сидят за круглым столом со стаканами пива, а Джинни, все такая же острая и сверкающая стоит спиной к кухонному столику, скрестив руки на груди, и рассказывает о своей поездке.
— Ну, вы только посмотрите, кто пришел, — сказала она. — Тихоня-англикашка.
— Я прекрасно себя чувствую, спасибо, — вежливо отозвался Хэссон. — Как поживаете?
Он повернулся, приветливо кивнул Уэрри и Мэй, потом вынул из шкафчика стакан.
Джинни критически осмотрела его, моргнула и сказала так, словно он уже ушел:
— Ну, по крайней мере, он немного больше стал похож на человека: я вам говорила, что ему и нужно всего только нормально поесть хорошей домашней пищи.
Хэссон улыбнулся:
— Вы поэтому и уехали?
Лицо Джинни застыло, и она возмущенно взглянула на Уэрри, словно требовала от него поддержки.
— Теперь ты Робу палец в рот не клади, — проговорил Уэрри с восхищенным видом. — У него теперь не язык, а бритва. Наверное, связано с этим чертовым порошком, который он вечно глотает.
— Что это такое? — Джинни подозрительно наблюдала, как Хэссон положил в рот столовую ложку дрожжей и запил их водой из-под крана.
— Дрожжи. Он покупает их в магазине здоровой пищи на Второй улице.
— В лавке Олли Фана? — презрительно воскликнула Джинни. — Всякому, кто туда ходит, надо мозги проверить.
— Мам! — прошептала Мэй. — Нехорошо так…
Джинни махнула ей рукой, приказывая ей молчать.
— Я все про этих китаезов знаю. Я сотни раз видела в угловых лавчонках. Знаете, чем они там занимаются?
— Ты уже нам рассказывала, — устало произнесла Мэй устремляя взгляд в потолок.
— Они открывают коробки со спичками и достают из каждой по спичке. Никто не заметит, что в коробке не хватает одной спички, понимаете? Просто все время стоят там, открывают коробки и достают по спичке. Мы бы такого делать не стали, но когда они сделают это пятьдесят раз, у них заработаны деньги — стоимость одного коробка спичек. — Джинни сделала паузу, завершив свое обвинение, и обвела всех взглядом, в котором торжество смешивалось с негодованием. — Ну, что вы на это скажете?
— В чем они их продают? — спросил Хэссон, думая об Оливере и о его человеколюбии и сострадании.
Джинни нахмурилась:
— Что вы хотите этим сказать?
— Я только хочу узнать, в чем они продают эти лишние спички? Вы говорите, у них появляются лишние пятьдесят спичек, но нет коробка, в котором их можно было бы продать. — Хэссон кивнул Уэрри. — Вам никогда не продавали спички в бумажном пакетике?
— Тут он тебя поймал! — радостно закричал Уэрри, схватив Джинни за ляжку. — Об этом ты и не подумала!
— Послушай меня, Эл Уэрри, и я скажу тебе, что они делают, — отрезала она, сбрасывая его руку.
Джинни несколько раз открыла рот, словно подсказывая Элу, как ему самому сделать должное разъяснение. Наконец, когда стало очевидным, что подходящих слов не находится, Джинни посмотрела на Хэссона помутневшими от ненависти глазами.
— У меня нет времени стоять тут и болтать весь вечер, — сказала она.
— Мне надо готовить обед.
«Главное оружие», — подумал Хэссон, но ему уже было чуть стыдно за то, что он вступил в бой с крошечной худенькой женщиной, чья агрессивность, видимо, свидетельствовала о душевной неустроенности.
— Мне не следовало подшучивать над вашей кухней, — с улыбкой извинился он. — Я с удовольствием съем все, что вы нам подадите.
— Выпей пива, Роб, — вставил Уэрри. — Я сегодня на дежурстве, так что позже компанию тебе не составлю.
Он встал, достал из холодильника банку пива и направился в гостиную. Хэссон подмигнул Джинни, отчего на лице у нее появилось недоумение, и пошел следом за Уэрри.
Мужчины просидели за пивом около часа, причем большую часть времени Уэрри говорил о трудностях работы полицейского и насколько лучше было бы ему найти какое-нибудь другое занятие. Он казался спокойным и пугающе подтянутым, но во взгляде его появилось странная сосредоточенность, говорившая о том, что, видимо, Баку Морлачеру удалось пробить его психологическую защиту. Уэрри пространно описывал свои новые усилия по защите отеля «Чинук» от посторонних. Двум его патрульным, Генри Корзину и Виктору Куиггу, было приказано начиная с сумерек летать вокруг верхней части гостиницы, чтобы никого туда не допустить. Сам Уэрри подменял их на четыре часа во время их ночной вахты, вот почему ему надо было отправляться на дежурство сразу после обеда.
