До этого момента я скрупулёзно записывал за учеными каждое сказанное ими слово, стараясь не пропустить ни одного. Но потом в их споре все чаще стали появляться незнакомые мне многосложные научные термины и я, ничего не понимая, бросил писать. Слов нет, для человека простого, незатейливого большая честь слышать разговор двух гениев, спорящих по глобальным вопросам. Лорд Джон и я, ни-чего не понимая, с восторгом наблюдали за очередной перепалкой наших ученых друзей. Они так увлеклись, что, казалось, не замечали нашего присутствия. И вот разговор закончился, Саммерли клубочком улегся в кресле, а я снова берусь за карандаш. Челленджер продолжает стоять у микроскопа, смотрит в окуляр, подкручивает винты. Дышит профессор глубоко и тяжело, со свистом и хрипами. Впечатление такое, будто слышишь завывание ветра в штормовую погоду. Ко мне подходит лорд Джон и мы вместе с ним смотрим в ночь.
Сегодня новолуние. Луна бледная. Как подумаешь, что мы, последние из людей, видим ее тоже в последний раз, то становится очень тоскливо. Звезды светят необычайно ярко, даже в чистейшем воздухе высокогорных латиноамериканских плато они не казались мне столь ослепительными. Наверное, изменения эфира как-то влияют на силу света. Погребальный пир в Брайтоне все еще продолжается, город горит. В западной части неба появилась новая ярко-красная полоса. Не исключено, загорелся Чичестер или даже Портсмут. Я сижу неподвижно, только иногда нагибаюсь к блокноту и делаю свои заметки. Тихая грусть охватила нас, она словно заполнила собой воздух комнаты. Молодость и красота, благородство и любовь, — все уходит. Неужели это и вправду конец? Во мраке ночи залитая звездным светом Земля кажется тихим, мирным уголком Вселенной. Кто бы мог подумать, что наша планета превратится в Голгофу для всего человечества? Сколько рас и народов распято на ней! Внезапно я почувствовал, что смеюсь.
— Э, молодой человек, что это вас так развеселило? — сказал лорд Джон, подозрительно разглядывая меня. — Поделитесь, я тоже хотел бы скрасить этот роковой час хорошей шуткой.
— Я подумал о нерешенных вопросах, — отвечаю я. — Сколько времени и сил было истрачено на споры о том, какая страна развитее — Германия или Англия или как решить проблему Персидского залива. Мой бывший шеф постоянно говорил об этом. Да, никто и предположить не мог, что все решиться таким простым и печальным образом.
Мы молчим. Думаю, что мы оба вспоминаем своих ушедших друзей. Слышится слабое всхлипывание миссис Челленджер, профессор сидит рядом и что-то шепчет ей на ухо. Я почему-то думаю о знакомых и незнакомых мне людях, которые точно так же, как бедняга Ос-тин во дворе, побелев, застыли где-нибудь сейчас. Почему где-нибудь? Если взять, например, Мак-Ардла, то я точно знаю, где он лежит. У себя в кабинете. Я слышал, как он упал на стол. Наверное, он так и не выпустил из руки телефонную трубку. Вот Бомонт, главный редактор. Тот лежит, скорее всего, на полу, уткнувшись лицом в красно-голубой турецкий ковер ручной работы, украшающем его редакторское святилище. Бомонт им очень гордился. А теперь я вижу своих приятелей-репортеров. Вот Макдона, Меррей, а вот Бонд. Не сомневаюсь, что они умерли за работой, занося в блокноты свои яркие впечатления и странные события дня. Представляю, как они радовались. Естественно, на руках у них был просто сногсшибательный материал. Их, наверняка, откомандировали по разным местам — одного к врачам, второго — в Вестминстер, а третьего — в собор святого Павла. Какие громкие заголовки звучали у них в ушах! Они уже видели свои материалы на первой полосе и умерли, не сознавая, что ни им самим, ни читателям, не суждено увидеть на страницах газеты материалы столь потрясающей силы. А как бы они, интересно, их назвали? Мак, наверное, настоял бы на названии «На Харлей-стрит загорелся луч надежды», он всегда был склонен к патетике. «Интервью с мистером Соли Вилсоном». «Великий специалист говорит: „Никогда не предавайтесь отчаянию“». Начало было бы примерно таким: «Наш специальный корреспондент обнаружил известного ученого на крыше, куда тот сбежал от толпы охваченных ужасом пациентов, осаждающих его дом, и взял у него интервью. В свойственной ему спокойно-рассудительной манере, выдающийся врач признал, что ситуация становится угрожающей, но вместе с тем заверил, что поддаваться панике оснований нет. Врата надежды еще не захлопнулись!» Да, Мак здорово умел подать горячую новость. А что бы написал Бонд? Он бы брал интервью в соборе святого Павла. Воображала, возомнил, что у него есть литературный талант и постоянно говорил нам об этом. Ну и выдал бы он! Например, такое: «Я стою в храме, наверху, у самого купола. Перед моим взором распласталась ревущая толпа. Люди отчаянно рыдают. Они молят высшую Силу, ту самую, которую всю жизнь игнорировали, помиловать их. Отовсюду я слышу стенания, плач и душераздирающие крики. Припадая к ногам Неведомого..». Ну и так далее, в том же духе.
Хотя, нужно согласиться, великий финал для репортера. Я бы сам скорее согласился быть на их месте, чем торчать тут. Да и чем я, собственно, лучше их? Пишу свои записки, хотя сам уверен, что едва ли их кто-нибудь прочитает. Бесполезное сокровище, вот как стоило бы их назвать. Бедняга Бонд. Он всегда был готов душу отдать, лишь бы увидеть на странице газеты мелко набранные буковки Дж. Г. Б.
Какую же ерунду я тут строчу! Хотя, нет, занятие ничем не хуже других. Неплохое время провождение. Я и не заметил, как миссис Челленджер ушла в дальнюю комнату, профессор говорит, что она спит. Он сидит за столом, в центре комнаты и что-то пишет в своем ежедневнике. Он спокоен, словно вокруг него нет ни смерти, ни разрушений. Я поражаюсь, он ведет себя так, словно впереди у него еще годы интересной, напряженной работы. Перо его ручки сильно скрипит. Я уже давно заметил, что чем язвительней замечания профессора, тем сильнее оно скрипит.
Саммерли уснул в своем кресле. Ну и до чего же противный у него храп. Лорд Джон спит в другом кресле. Лежит он прямо, как штатив, руки у него засунуты в карманы. Просто удивительно, как только люди могут спать в таких неудобных положениях.
Половина четвертого утра. Помню, проснулся я от испуга. Свою последнюю запись я сделал в пять минут двенадцатого. Время я запомнил точно, поскольку заводил часы. Значит, я бездарно потратил пять часов из того малого промежутка, оставшегося нам. Кто поверит, что такое возможно? Но зато чувствую я себя свежим и бодрым. Я готов встретить свою судьбу, по крайней мере, мне так кажется, и в этом я себя убеждаю. Весьма неприятное ощущение. Чем крепче человек физически и чем больше у него жизненной энергии, тем сильнее сжимается его сердце при мысли о смерти. Как же все-таки милостива Природа к человеку! Его земной якорь она поднимает постепенно, устилая свои движения различными малозаметными приготовлениями и сознание человека, медленно угасая, начинает потихоньку отплывать из неуютной земной гавани в величественный небесный океан.
