— Спасибо, девушка, — Мелькор улыбнулся. — Давай договоримся: не надо обманов! Я прекрасно знаю, кто вы и зачем пожаловали. Да только зря все это. За Сильмариллом пожаловали? Поверьте, и без вашей песни я отдал бы вам камешек, с удовольствием бы отдал, да нету его у меня! Ни единого нету! Гномы уперли! Вместе с короной!.. Так что присаживайтесь, чайку попьем...
— Лжешь, Моргот!
Пощечина волчьей лапы оставила на щеке след, подобный клинку, но тут Лутиэнь остановила возлюбленного:
— Он говорит правду!
Сон — лучший подарок. Он позволяет забыть. Да только не доступен сей дар великим Вала. И никакое заклятие не поможет. Лишь только глубокая задумчивость порою оторвет от дел и дарует смутное упокоение, словно мастер Иллюзий или его Учитель Ирмо махнули крылом.
Когда Мелькор вернулся к реальности, выйдя из глубин нового своего замысла, то с удивлением увидел в изголовьи знакомую до боли стальную корону, спертую месяц тому гномами, прорывшими тоннель прямо под трон мятежного Валы. Рядом лежала кучка гномьих топоров с переломанными рукоятями, и свет двух сильмариллей играл на их лезвиях. Третий же камешек отсутствовал, на его место был вправлен в корону митрильный шарик. Черное серебро скрадывало отсутствие камня, и стальная корона по-прежнему не утратила завершенности.
— Надо же — самый маленький камешек выбрали, — подумалось вдруг ему...
А волны памяти несутся вперед, и вот уже Золотоглазый по приказу Манвэ распят на проклятой скале, где завершили свой жизненный путь Эллери Ахэ -Эльфы Тьмы. И орлы кривыми своими клювами рвут плоть того, кто так боится боли, и обнажают ребра. Клювы и когти. Боль. Смерть. Боль и после смерти. Мишель катался по земле от боли, но даже в этой муке он ни на секунду не ослабляет защиту, не выпускает за очерченную линию души друзей, не подпускает к ним Пустоту. И все это — когда сознание убито волной боли, а шрамы горят адским огнем. Удерживает защиты. Подсознанием. Волей. Душой...
Ковчег уходил. Уходил, не зацепив ни ребят в деревеньке, ни весь этот мир: Мишель сумел захлестнуть всю планету, защищая ее от странствующего равнодушия. Но грозный странник все же не пожелал оставить это безнаказанным. Уже покинув этот мир, он ударил по герою-защитнику. Последнее, что почувствовал юный Сновидящий — сознание покинуло его. Падение. Пустота...
* * *
— Командор! — Антон вбежал в каюту Лата. — Майкл пропал!
— Как — пропал?!
— Утром просыпаюсь — а его койка пуста. Одеяло так лежит, словно он не вставал, а исчез прямо из-под одеяла.
— Ну — телепортировал куда... Разве ему это проблема?
— Не проблема... Но только не видел его никто... И на завтрак он не явился... Командор... Не сердись, но — это он не после вчерашнего разноса исчез? Может — обиделся, а?
— Не знаю... — вздохнул Лат. — Вообще-то никакого разноса не было и в помине... Так — беседа на темы параллельных миров...
Поглядев в спину выходящему из каюты Антону, Лат засобирался: стоило начинать искать. Ох, не с проста все это, чует сердце...
— И здесь живут люди!
Городок понравился мальчику. Тихий такой, степенно-провинциальный, он ласково обволакивал гостя неуемным тополиным запахом, пробуждая в душе что-то давным-давно забытое. Казалось — возвращается уже почти ушедшее детство. Хотелось просто зажмуриться и поплыть в облаках тополиного пуха, этой летней зимы, приветливой и манящей.
Шум авто не тревожил старые улочки с дощатыми тротуарами, и только раскатистый звоночек старинного трамвая звонкими шариками разлетался от резных деревянных стен двухэтажных домиков, похожих на сказочные замки или дворцы.
Где-то резвилась детвора — ее неумолчный гомон органично вплетался в тишину города, сливаясь с урчанием горлиц и сизым звуком перьев, рассекающих воздух. Где-то неумолчно звенели цикады, радуясь теплу и свету. Мир жил светлой своей жизнью, вдали от тревог, и никакие злые волшебники не в силах потревожить этот покой.
Мир, в котором нету места злу...
С шорохом пронеслась над головою и села на карниз птица.
— Угу у! Угу у! Угу у! — воркование горлицы навевает покой, и нет страха в душе, тает последняя тревога под палящим летним зноем.
Где-то пух тополиный легок,
И его не затопчут в грязь.
Там живет посреди слободок
Детский смех, словно юный князь.
И забытое оживает
В тополиной веселой пурге,
И о горе душа забывает...
Мишель сморщил переносицу:
— И о горе душа забывает... И о горе душа забывает, как... Ох!..
Как нередко бывало, вдохновение, полет души обогнало тяжелую поступь слов, и последняя строчка бесследно улизнула, не оставив в сознании ни следа! Обидно! Но разве можно всерьез обижаться, когда вокруг такой светлый мир?! Подумаешь — строчка...
Дребезжащий звук появился откуда-то сзади, вместе с дробным стуком подошв и детским смехом. Мальчик обернулся, и улыбка осветила лицо: по доскам тротуара катил на пошарпаном самодельном велосипеде пацаненок лет одиннадцати, в короткой мятой маечке неопределенного цвета и ярко-оранжевых трусиках, а за ним бежала стайка мальчишек и девчонок, радостно размахивая руками. Вихрем пронеслись они мимо Майкла и умчались за крашеный лазурью дом в конце улицы, лишь мельком покосившись на новичка. По хорошему взглянули, чисто и открыто, но задерживаться не стали. То ли чтобы не прерывать игру, то ли оттого, что был он постарше их, и засомневались они, будет ли интересно франтовато одетому "столичному" подростку с голопузой "малышней"...
Франтовато одетому... Мишель сам улыбнулся своим мыслям. Все познается в сравнении... Мог ли он назвать "франтоватым" свой повседневный костюм? Темно-лиловые слаксы, эдакие плотные узкие брючки, да того же цвета рубашка навыпуск. Казалось — перетяни пояском — и готовый костюм из цикла "Юный паж. Средневековье". Но ни один паж не нацепил бы подобного, посчитав чуть ли не верхом нищеты. А вот в тихом провинциальном городке эти же брюки и рубашка вызывающе "модные", и становится даже немного неудобно за свой вид...
"Столичному"... Да есть ли тут столица? Знают ли в этом солнечном городке понятие власти? Надеюсь, что нет...
Доски тротуара приятно пружинили под ногами, словно дорога упругими ладонями подталкивала снизу идущего паренька. Мгновения невесомости щекотали душу, наполняя светом и радостью. Мишель шел, сам не зная куда, просто наслаждаясь покоем.
Мирно грелись на солнышке сморщенные годами старушки. Они обсуждали что-то свое, не обращая внимание на весь окружающий мир и на проходящего паренька в частности... Зеленый кузнечик прыгнул рядом с ними на скамейку, цвиринькнул и живой молнией полетел дальше.
