– Вот, шашлычок решил сварганить. Метров-то над нами много, а регенерация почти закончилась. И если вчера даже эти деревянные сваи казались чем-то съедобным, то сегодня язык их ощущает не более съедобными, чем кости, сто лет в земле пролежавшие. Нет… местами еще можно, но невкусно… ну, как жилы и хрящи. Там, где гниль и плесень.
Дарья вдруг поняла, что спала в одних джинсах. Кончики груди вызывающе затвердели от прохлады. Все-таки градусов двенадцать всего в пещере. Она ойкнула, скрестила руки и вдруг улыбнулась, засмеялась, завсхлипывала… Полуистерически воскликнула:
– Профессор! Волосы мои съел! Майку съел! Поедал живьем мышей и поливал меня, блюющую, водой, а я прикрываюсь!
Она всплеснула руками и подошла к огню.
Славутич поддержал смешок:
– Ага, я готов поленья жрать, а она подходит и, вишь, как в фильме про вомперов, шейку подставляет. Племянница Дракулы!
Она, обессилев от смеха, присела к костру.
– В общем, видишь, пальцы почти восстановились, скруглились как-то уже, правда, тощие пока, но нарастает на фаланги мясцо. И ногти вон даже наметились. Кстати, на другой руке ногти частично переработались. Тонкие стали, мягкие. Материал пошел на строительство. Видно, объем не весь поглощенный в дело пошел. КПД маловат.
Профессор взял очередной прутик, крошечные тушки лизнуло пламя. Он фыркнул, сбил язык огня широкой фанеркой.
– Профессор… это мыши, что ли?
– Ну а ты думала – перепелки?
– Да нет…
– Шкурки я снимал, не беспокойся.
Дарья взяла прутик, осторожно укусила. На зубах захрустели тонкие косточки.
– Странно. Довольно вкусно. Даже не пойму, почему я так вчера… Нет, я вообще ничего в жизни не боюсь. Кроме мышей. Ну вот слабость такая, до ужаса, до шока отвращения.
– Перегорела вчера, значит, у тебя эта слабость.
Даша отвела взгляд, смотрела задумчиво, но продолжения темы профессор не услышал. Вместо оправданий она сказала:
– Посмотри, как дым странно стелется.
– Да, похоже, в наличии тяга, да не через вентиляционную трубу, а через… через… – Профессор подошел к каменному завалу. Дым стелился по полу и исчезал у стены, втягиваясь рядом с ручейком родника.
– Ага, похоже, тут он ныряет в щель. – Профессор запустил руку вниз, под стену. – О! Да тут немалая пустота, правда, и воды много. Попробуем выбраться, следуя за дымом.
– Мы видели там пустоты, даже немного полазили, прежде чем обрушить. Там старые шахты – очень неустойчивые, осыпались постоянно. Едва ли там сохранились проходы, а главное – они сплошь затопленные!
– Может, от взрыва вода куда-нибудь утекла ниже. В трещины там какие-нибудь. Надо посмотреть!
Вода ледяная и черт знает какая мокрая. Нырок, плыву, плыву. Черт, возврат. Вверх. Голова касается и жестко тычется о грубый известковый потолок шахты. Крошечный карман воздуха под потолком.
Выдох-вдох. Воздух затхлый, противный на нюх. Но можно дышать и ртом, язык показывает, что атмосфера вполне съедобная. Но язык быстро сохнет, перестает работать на расстоянии. Впрочем… достаточно по-змеиному вытянуть-втянуть, чтобы смочить слюной, и вновь показывает расстояние до легкой плесени на стенах не хуже фонаря. Задерживаем дыхание, ныряем. Чем меньше остается воздуха, тем лучше язык работает как дальномер, ага, вот метрах в двадцати еще вкусный карман… При недостаче воздуха именно воздух становится вкусным. Глубокий вдох, и вкус воздуха вдали исчезает, но направление известно.
Выдох-вдох, поплыли… очень странно, вокруг частицы мути, склизкие на ощупь бревна и взвешенные в воде палки, однако вода совершенно нейтральна… Бам! В лоб ударил край бревна, наискось торчащий из крепи потолка штольни. Посыпались камни. Интересно… язык отреагировал сразу. В поле вкуса проявились палки, топляки как размытые горькие пятна разных размеров. А вот и немые осыпающиеся камни, страшные в своей медлительной молчаливости. К счастью, язык после удара начал воспринимать и их. Тело морозит, жировой прослойки нет, постараемся не думать, что вода едва десять градусов и в принципе плыть нельзя – энергии маловато. Движения замедленные. Где, черт возьми, вертикальные шахты наверх… было же движение воздуха ускоряющееся, ныряет же этот чертов дым куда-то! Дарья жжет огонь, но дыма в этих карманах нет. Непонятно куда уходит. Язык дым не различает, как серый цвет в темноте. Нос же говорит о плесени, спертости, затхлости… и ничуть о гари и дыме. Глухие подземные пузыри.
Так, зря задумался. Вода вытягивает тепло, в ушах нарастает боль. Воздух в легких тянет вверх, помогает плыть поверх шахты, но есть и минус – спина то и дело шаркает по шершавому потолку. И приходится постоянно подныривать. Так, очередной карман воздуха. Нет! Не-ет! Только не это! Бестолковый язык! Воздуха здесь не больше сантиметра, а дышать уже нечем, и вода колышется, не давая ухватить и эти крохи. Стоп, спокойно, пробуем…
Потихоньку подгребая, всплываем лицом вверх. Нос больно тычется в камень, а губы еще под водой. Язык говорит, что есть промежуток чуть дальше. Вытягиваем губы трубочкой… Черт, невозможно это вдохнуть! Поверхность качается! Что делать? Сдерживаемая паника вдруг мощно и свирепо ударила по сознанию. Легкие судорожно сокращаются, имитируя дыхание, перераспределяя, выдавливая остатки кислорода из вдоха. Скорее! Скорее обратно. Пятьдесят метров под водой, без воздуха. Руки суетливо разрезают воду, за ногами остается бурун воды. Дышать! Дышать! Нельзя, вода, вода вокруг! Легкие – как воздушный шар в руках забавляющегося ребенка… Все, не могу, не могу. До воздуха еще метров двадцать. Надо выдохнуть углекислую отраву и, пока выдыхаешь, доплыть… Черт! Крылья носа стиснулись, заперли… челюсти словно свела судорога, глаза мерзнут. Кончик языка только торчит, прикушенный, как у кота под наркозом. Руки и ноги дергаются, но им уже не хватает, не хватает…
Яркий свет пробивается сквозь что-то розовое, колышащееся. Дарья! Ее выпученные глаза, округлившийся рот, и недоеденная прядь волос над ухом раскачивается струями воды, изо рта вырывается огромный пузырь воздуха, она бледнеет, судорожно бьется, фонарь падает, но повисает на длинном ремне. Черт, она тонет! Свет фонаря выхватывает белые груди, она так и замерла у дна с вытаращенными глазами. Губы посинели! Хватаем в охапку! Направление – обратно в главный зал. Холодная вода обжигает.
Профессор, как тюлень, выпрыгнул из-под стены, оцарапал спину, сорвав остатки пиджака. Двенадцатиградусный воздух показался удивительно теплым, прыжок к костру, к углям. Поднял Дарью за ноги, за лодыжки. Неожиданная сила, или девушка, в общем-то, легкая? Изо рта у нее хлынула вода, она судорожно закашлялась. Нормально. Активировались легкие, сердце, значит, и не успело остановиться. Кашель перешел в испуганное верещание. Хорошо, можно отпустить.
