— Но насколько реально то, что может показать машина? — спросил я, понимая, что других сведений о конструкции ВМ я все равно не получу.
— А реально ли вообще наше существование? Философы всего мира веками обсуждали этот вопрос, а ты хочешь получить от меня немедленный ответ, — снова усмехнулся профессор.
Я понял, что мне не преодолеть уклончивые экивоки ван Мандерпутца, и поэтому решил предпринять обходный маневр.
— Если ВМ дает вероятностные ответы, то смог бы он показать, что было бы на месте, скажем, Нью-Йорка, если бы в войне за независимость победила Англия?
— Думаю, что Джорджу Вашингтону, как очевидцу этих событий, машина могла бы показать возможные варианты, но мы никогда не узнали бы об этом. Все дело в том, что для работы ВМ требуется не только поляризованный луч, но и мозг вопрошающего. Машина может дать ответы, лишь основываясь на его интеллекте и жизненном опыте. Поэтому на один и тот же вопрос она покажет разным людям несовпадающие картины, да и то только в том случае, если задавшие вопрос находились в равных условиях. Тогда они могли бы сравнить результаты, что было бы, мне кажется, весьма познавательным. Забыл сказать, что одной составной частью ВМ является стимулятор памяти Хор-стена. Идею своего прибора Хорстен, кстати, своровал у меня. Ты знаком с этим устройством?
Я кивнул.
— Да, в свое время интересовался им. А как далеко может заглядывать в своих прогнозах это ваше чудо техники?
— Глубина проникновения ВМ установлена на десять часов, поэтому для впечатляющего ответа следует тщательно выбирать точку отсчета. Конечно, человеку не придется торчать у экрана так долго — все действие укладывается в полчаса.
Профессор внимательно взглянул на меня и, вероятно, прочтя мои мысли, спросил:
— Хочешь попробовать, да?
— Это, вероятно, очень увлекательно. Тем более мне хотелось бы прояснить для себя один жизненный аспект, связанный с неудачным вложением капитала. Я тогда мог бы стать миллионером, но, увы…
Профессор пригласил меня пройти в лабораторию, где находился его ВМ. Он стоял на почетном месте — в центре огромного стола, установленного посреди лаборатории. В первый момент я увидел только стимулятор памяти Хорстена, а уже потом разглядел цепочку кристаллов — сердце всего изобретения Гаскела ван Мандерпутца.
Тот предложил мне надеть шлем с расходившимися во все стороны проводами — они извивались, словно змеи на голове Медузы Горгоны — и устроиться в удобном кресле возле стола.
— Ты не забыл, как пользоваться прибором Хорстена? — спросил он, проверяя правильность подключения кабелей.
Кивок головы привел в движение многочисленные провода, и их легкий шелест эхом отозвался под шлемом.
Я вспомнил, как в первый раз — из чистого любопытства — воспользовался стимулятором. Мы все воспринимали тогда этот разрекламированный прибор как забавную игрушку. Интересно было наблюдать, как неопределенные цветные контуры и пятна под действием твоей мысли приобретали конкретные очертания и формы. Именно с этого момента и начиналась активная деятельность мозга, когда в работу включалось подсознание, вытаскивая наружу, казалось бы, намертво забытые тобой факты.
Затем Хорстен усовершенствовал прибор, установив дополнительные регулировки, расширяющие диапазон первоначальных фигур, и тогда его стали успешно применять в медицинской практике для диагностики и лечения разнообразных дефектов психики.
При этом сохранялась полнейшая конфиденциальность сеанса, поскольку окружавшие могли оценивать его результат лишь по реакции пациента, но никак не по изображению на экране. Для любого присутствующего экран оставался заполненным лишь все теми же неясными фигурами.
Тем временем ван Мандерпутц закончил свои манипуляции, выключил верхний свет в лаборатории и дал последние наставления:
— Постарайся сосредоточить свое внимание на каком-то ярком факте, который произошел вскоре после твоего финансового краха. Дай мне знать, как только картинка станет ясной. Именно в этот момент я подключу ВМ.
Я стал вглядываться в переливавшийся всеми цветами радуги экран, время от времени меняя положение настройки, и, наконец, совершенно отчетливо увидел себя самого, сидящего в какой-то комнате. Сделав знак профессору, я приготовился к чудесам.
Теперь я превратился в единственного зрителя кинофильма, главную роль в котором играл я сам. Вместо неопределенного шелеста в наушниках послышался реальный звук — это хлопнула дверь, и в комнату кто-то вошел. В кадре появилась женщина, и я с удивлением узнал в ней Уимзи Уайт, блиставшую какое-то время в балетных шоу-программах на телевидении.
Когда-то она стала причиной моей размолвки с отцом, который пригрозил лишить меня наследства, если я женюсь на этой особе. Она не отталкивала меня, но и не стремилась выйти за меня замуж, ожидая, вероятно, какой-то материальной определенности. Во всяком случае, стоило лишь мне поймать Фортуну за хвост и заработать в одночасье два миллиона, как она дала понять, что ничего не имеет против более тесных отношений.
Однако моя финансовая самостоятельность длилась всего год: биржевой кризис унес богатство, и я вновь оказался в полной кабале у отца. Помолвка с Уимзи расстроилась, но я почему-то пережил это довольно спокойно.
И вот теперь она оказалась передо мной — постаревшая, с расплывшейся фигурой, ничем не напоминавшая то воздушное существо, которое сводило меня с ума. Более того — она была явно недовольна мною.
— Я хочу немедленно вернуться в Нью-Йорк! — гневно заявила она. — Тебе, может быть, и льстиг кличка “консервного короля”, но я ненавижу эту вонючую фабрику и твой гольф, на который ты тратишь все свободное время.
— У тебя же есть друзья, — возразил актер с моей внешностью. Кстати, он мне тоже не очень-то понравился: какой-то жилистый и хмурый. — Правда, они больше ценят не тебя, а те пышные приемы, на которые ты тратишься, не ведя счет моим деньгам. Лучше бы занялась своей внешностью — посмотри только, на кого ты похожа!
Этот диалог продолжался, как и предупреждал профессор, полчаса. Персонажи осыпали друг друга оскорблениями, хотя, по-моему, их материальный статус был весьма высок. Я вздохнул с облегчением, когда “просмотр кинофильма” подошел к концу и на экране вновь спокойно поплыли разноцветные облака.
По-видимому, профессор услышал мой вздох, поскольку тут же поднял глаза от книги и с любопытством поинтересовался:
— Ну, и каково впечатление?
— На мой взгляд, очень полезное зрелище, — убежденно проговорил я. — Пожалуй, мне не стоит сетовать на превратности судьбы: разорение спасло меня от еще более скверной напасти.
