– Если ты хочешь разбить этот камень, то неправильно держишь зубило, – сказал я, справедливо полагая, что знаю о камнях все.
– Я не хочу его разбить, – ответил крестьянин, не прерывая работы. – Я хочу его обтесать. Чтобы был прямоугольным. Четыре локтя в длину, три в ширину и два в высоту.
– Зачем?
– Площадку видишь? – показал он глазами. – Ее разровнял мой дед. Здесь будет... постройка. Сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты. Это здание будет видно отовсюду, сюда будут приходить люди...
– Значит, это будет храм? – спросил я в великом сомнении.
– Не храм, а Храм, – поправил он интонацией.
Понятно...
– Какому богу?
– Никакому. Всем. Какая разница? Просто Храм.
– И когда ты надеешься его закончить? – спросил я.
– Я – никогда. Мой дед за всю жизнь сумел лишь подготовить площадку. Если боги позволят мне дожить до старости, то, наверно, я сумею обтесать и уложить в фундамент первый камень. После меня работу продолжит мой сын, – крестьянин кивнул в сторону хижины, возле которой мальчонка лет пяти пытался сбить плод с грушевого дерева, – а потом его сын, а потом внук и так далее. До тех пор, пока на этом месте не встанет Храм – сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты...
Я попытался прикинуть в уме, сколько понадобится времени для строительства Храма такими темпами, и не сумел: выходило что-то запредельное. Идеи столько не живут, не говоря уже о людях.
– Зачем? – только и спросил я.
– Людям нужен Храм, – объяснил крестьянин. – Просто Храм, куда можно хоть раз в жизни прийти, и неважно, что каждый будет искать в нем что-то свое. Не знаю, найдет ли, хотя мне хотелось бы, чтобы нашел, – но знаю, что каждый пришедший обязательно оставит здесь что-то свое, сокровенное, не видимое, может быть, даже бессмертным богам, и тогда Храм станет немножко больше. Ведь Храм – это не только камни. Он станет расти до тех пор, пока не объемлет весь мир...
Вернее, пока очередная война не размечет его по песчинке, мысленно поправил я. Бедняга-фанатик. Но забавный.
– А ты уверен, что к моменту окончания строительства на земле еще будут жить люди? – спросил я.
– Неважно. Важно то, что кто-то начал строить Храм. Это уже надежда, верно? – Крестьянин отложил молоток, поплевал на точильный брусок и принялся поправлять затупившееся зубило. – А теперь, если отдохнул, иди. Ты воитель, я строитель. Не хочешь помочь – не мешай.
Я и пошел.
А теперь делаю крюк, взбегая на холм. Потерявший Имя, Ленора и мудреющий дракон медленно бредут по тропе недалеко от подножья холма и следят за мною. В глубине души все трое не уверены, что я не собираюсь дезертировать.
На холме сидит крестьянин и хмуро стесывает с камня топорно высеченное имя «Харальд». Это второй камень будущей постройки – первый закончен и уложен неподалеку.
При виде грозного воина крестьянин нисколько не пугается и не прекращает методично стучать зубилом. Мне удается его разговорить.
– Тот камень, спрашиваешь? Его мой дед обтесал, а площадку разровнял прапрадед. Здесь будет Храм: сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты...
– А что же отец?
Крестьянин хмурится.
– Отец отказался продолжить начатое прапрадедом и дедом. Сказал, что и в поле работы довольно. Таким же и прадед был... А я решил, что дед прав. Где лежит один камень, там должен быть и второй, верно? А третий втащит на холм и обтешет мой сын, если только не решит, что его отец сумасшедший...
Возле хижины под холмом мальчишка трясет грушу.
– А если не сын, то внук?
Крестьянин кивает. Я качаю головой, но, уходя, неожиданно для самого себя оборачиваюсь и говорю:
– Удачи тебе.
* * *
Удача скорее нужна нам. Покинув мирное королевство Кюрдамира-Биатлона, мы движемся по странам, полыхающим войнами. Кругом поля, заваленные трупами, дым и пепел, поставленные, но не снятые заклинания и ни одной уцелевшей деревни. Ни одного овечьего стада. Голодно. Мы еще терпим, а дракону для пропитания чрева приходится регулярно летать на фуражировку, и с каждым днем все дальше. Чем питаются армии, продолжающие боевые действия, совершенно непонятно.
В отсутствие дракона на нас нападают шайки мародеров, сборщиков податей, вербовщиков, лесных братьев, бандитов и просто людоедов. С нашей стороны потерь нет, и нам удается пополнить оружейный запас. Теперь, помимо двух мечей, у меня имеется и кистень – похуже, чем Чтозаболь, но тоже ничего. Потерявший Имя наскоро заговаривает шипы на смертоносном шаре – заговор с изъяном все-таки лучше, чем никакого.
Мы пробираемся сквозь дремучий лес. Дракон устал, но исправно проламывает просеку. Он без труда сумел бы перенести нас по одному поверх деревьев, но за плотной зеленью крон ни за что не разглядел бы тропы. Поэтому он ворчит, но продолжает расчищать путь.
Непролазные чащобы Ничьих Земель населены свирепым зверьем. На нас бросаются чудовищной величины медведи, кабаны, единороги, крупные нелетающие птицы и существа, которым еще не выдуманы названия. Голодный василиск, питающийся окаменелостями, провожает нас долгим пристальным взглядом, напрасно надеясь, что кто-нибудь из нас посмотрит ему в глаза. Не на таких напал. Лесные овраги кишат всякой нечистью. Стаи небольших плотоядных существ, похожих на обезьян, скачут по веткам над нашими головами, днем гадят, а ночью пытаются загипнотизировать нас и сожрать. Потерявший Имя отбивается ответным колдовством, у него много работы и вечно какой-нибудь изъян в обороне.
Уже на выходе из леса меня предательски ранят отравленной стрелой какие-то человекоподобные создания Тьмы. Ринувшийся в кусты дракон догнал и сожрал одного и тоже едва не отравился. А я совсем плох и, чувствую, долго не протяну.
Потерявший Имя, смастерив из кривого сучка предмет, названный им Волшебным Ухом, собирает консилиум магов-врачевателей, находящихся на разных краях земного диска. Он многократно переспрашивает – плохо слышно. Несомненно, Волшебное Ухо получилось с изъяном. Мне сильно повезет, если оно всего лишь поражено частичной глухотой и не искажает смысл сказанного.
Лечение найдено: я снова должен стать камнем. На время. Против гранита яд бессилен, он быстро скиснет и утратит смертоносные свойства. Но как, назгул меня заруби, я снова стану человеком?!
Очень просто. Можно подумать, что в стране, где тридцать лет не утихают войны и погромы, уже не найти ни одной девственницы – ан нет. Одна есть. Правда, она безобразна и горбата, зато совсем не прочь потерять невинность, особенно в обмен на обещанное удаление горба. Потерявший Имя инструктирует горбунью: она должна всячески сопротивляться, ибо насилие есть насилие, все должно быть натурально. Ленора быстро чмокает меня в губы, и...
