Но все это я узнал гораздо поздней - поначалу эта сторона жизни “Аякса” тщательно от меня скрывалась.
Несколько легче было заболевание, которое Сеймур окрестил “герметизм” - отвращение к замкнутому пространству. Эта болезнь была гораздо старее - легкие ее симптомы ощущались уже во время прошлых дальних полетов. Но на “Аяксе” герметизм проявился в полную силу. По мнению Сеймура, он не имел ничего общего с клаустрофобией - давно изученным неврозом, связанным с боязнью закрытого помещения. Больные герметизмом не боялись оставаться одни - скорее предпочитали одиночество. По внешним проявлениям болезни они не отличались от меланхоликов. Но в отличие от них “герметики” не занимались беспрестанным самоанализом, их сознание постоянно было сдавлено ощущением безвыходности.
- В сущности, это далее и не болезнь, - озабоченно говорил Сеймур. - Скорее это совершенно естественный протест человеческой души против изоляции. Миллионы лет человек жил на воле, кровно связанный с Землей. Нельзя забросить его на десятки лет в пустоту без ущерба для человеческой психики.
Может быть, это звучит парадоксально, но в лучшем случае герметизм переходил в бурные формы шизофрении. Таких “герметикой” лечили как обыкновенных сумасшедших и лечили весьма успешно. Спустя известное время они возвращались к нормальной жизни так естественно, как будто ничего и не случилось. Но обычная форма заболевания сопровождалась тяжелыми, почти невыносимыми страданиями. Их временно облегчали эффективными наркотическими средствами, но после того, как действие лекарства проходило, душевные муки возобновлялись с новой силой. Тогда Сеймуру приходилось усыплять своих пациентов. И когда они возвращались к нормальной жизни, следов перенесенной болезни почти не было заметно.
Время шло, а положение не улучшалось. Случаи заболеваний все умножались. Над “Аяксом” нависла грозная опасность. Мы не подозревали еще, что обрушится новая беда…
Меланхолия?.. Нет, нет! Отвратительное слово!..
Последние разговоры с Сеймуром и Толей подействовали на меня угнетающе. Инстинктивно я начал сторониться людей. Почти никуда не ходил, сидел дома, читал. Много думал о происходящем на “Аяксе”, мысли мои были совсем невеселыми. Я не мог понять, почему мое сердце так охладело к Толе. Я просто избегал думать о нем.
Похоже, однако, что дело было не только в этом.
Все чаще я ловил себя на мыслях о его жене Аде. И это было не случайно. Я встречал ее чуть не ежедневно - то в бассейне, то в ресторане, то возле фонтана де Треви. Ни разу я не остановил ее, ни разу не заговорил с ней. Я не мог разобраться в себе - то ли сторонюсь ее, то ли боюсь. Но совершенно определенно - ее глаза преследовали меня. Мне никак не удавалось разгадать ее взгляд, его значение - может быть, в нем что-то ласковое и доброе, может быть, насмешка. Во всяком случае, это не был взгляд женщины, которая чего-то ждет от тебя.
Сколько бы я ни избегал людей, они все же находили меня. Сеймур заглядывал чаще других, мы беседовали о том, о сем, но больше он не упоминал имени Толи. Я понимал, что это совсем неестественно, но никак не мог собраться с духом.
Однажды я наконец спросил как можно более непринужденно:
- Как Толя?
- Сравнительно хорошо, - ответил он. - Во всяком случае, не хуже, чем раньше… Время от времени снисходит до того, чтобы перекинуться со мной парой слов.
Может быть, я стал мнительным, но мне казалось, что и в поведении Сеймура, на первый взгляд спокойном, чувствовалось какое-то затаенное напряжение. Он не все говорил мне. Я чувствовал, что становлюсь неспособным к серьезной работе.
На следующий день у нас было небольшое состязание в бассейне. Первым придя к финишу на двести метров кролем, я выбрался из- воды и заметил Аду, которая, улыбаясь, стояла невдалеке в желтом купальнике. Она была высокой худой брюнеткой, ей с трудом можно было дать двадцать - двадцать один год. Фигура ее была необыкновенно элегантной и гибкой, может быть, чуть широковата в плечах - Ада плавала даже больше, чем я. Только глаза ее, хотя она и улыбалась в эту минуту, были глубокими и умными глазами зрелой женщины.
- И не совестно вам соревноваться с этими дряхлыми стариками? - весело спросила она.
Они совсем не были дряхлыми. Хоть у меня и было сложение атлета, но по сравнению с Артуром я выглядел просто червяком.
- У меня нет выбора, - ответил я в тон ей. А вам не совестно ухаживать за малолетним мальчиком?
- Немного совестно, но ведь и у меня нет другой возможности…
Мы подошли к буфету и выпили лимонаду. Глаза Ады все так же смеялись.
- Придете в гости? - спросила она. - Угощу вас чудесным кофе… Из личных запасов.
Сердце мое сжалось. Но я понимал, что пути к отступлению нет.
- Ладно! - сказал я. - Хоть я и не спец насчет кофе…
- И слава богу! - засмеялась она. - Здесь чересчур много специалистов… Поэтому все вас и любят… И ухаживают. Пока вы не спец…
Ее квартирка оказалась исключительно уютно. Письменного стола не было - где она работала, где писала? Не было даже стульев, так что мне пришло присесть на кровать. Она пошла варить кофе, я уставился на картины, развешанные по всем стенах Они были весьма абстрактны, в лимонных тонах. 3аметив мой взгляд, Ада улыбнулась:
- Это я рисовала!
- Хорошо… Но откуда такая любовь к желтому цвету?
- Желтое меня успокаивает.
- Вы очень неспокойны?
- Да… И все же я много уравновешеннее вас.
Она принесла кофе. Его теплый, мягкий аромат полнил всю комнату. Я молча выпил свою чашку. А спросила:
- Хорошо?
- Очень.
- Будет еще лучше, - сказала она, взяв меня руку.
Я не ожидал, что рука женщины может быть такой теплой и сильной. Я дрожал, я чувствовал, что становлюсь смешон. Лишь тогда, когда это темное и страшное море обволокло меня со всех сторон, я неожиданно успокоился. Тепло, которое я ощущал, не было похоже ни на какое другое тепло. Оно было единственно человеческим.
Потом мы лежали рядом в полутьме комнаты. В сотне метров за бортом “Аякса” царили вечный холод, бездонная тьма. Но я не ощущал этого. В тот момент у меня было чувство лета, горячего солнца, запаха реки. Я не был счастлив, но был исполнен спокойствия и довольства. И хотя Ада лежала, прижавшись ко мне, я словно не замечал ее, как не замечаешь свою теплую руку, притиснутую к телу,
Вдруг мне вспомнился Толя - как он валяется на своем медвежьем диване, безучастно глядя в потолок. Настроение у меня сразу упало.
- Я должен сказать ему, Ада, - начал я. - Так будет нечестно…
- Знаю, знаю, - перебила она. - Не спеши… Найдется кто-нибудь, кто скажет ему.
- Так это Сеймур?.. Сеймур направил тебя ко мне? - озарило меня.
