Бог А шумно почесал под мышкой, повел мускулистыми смуглыми боками.
– А куда они потом без инженера? – хмыкнул он. – Ты… того… в картишки играешь?
До вечера мы играли с богом А в карты, притом он явно жульничал, но так радовался каждой своей победе, что я решил его не уличать.
Все бы хорошо, но нас одолела одинаковая хандра. Я страдал от сжимающего сердце голода. Сердце, не желудок! Это вам на тот случай, если сразу не поняли.
Мне казалось, от меня руку или ногу отгрызли и в открытый космос бросили – так привык к этому желе, что аж руки тряслись, а к глазам то и дело подступал жар.
Бог А тоже ерзал, кряхтел, порыкивал и видно было, что он тоже весь на иголках.
– Придет же… – не выдерживал он. – Прибежит… с травками своими, фимиам тут курить…
– Интересно, капитану пленников навещать не положено? – злился я, шлепая картами. – Кто им жизнь спас?
– Кто ему карьеру сделал? – бурчал бог А. – Да если бы не я…
– А если бы не я!.. Два раза бы уже Зефу в аду гореть.
– Там очень холодно, – деликатно заметил бог А.
Ближе к ночи он совсем раскис. Я-то еще кое-как держался, а этот смялся в огромный неприветливый ком и застыл.
– Ладно тебе, – попытался утешить я. – Он же тоже расстроился, что ты убежал.
Бог А выпустил из кома остроконечное ухо и прислушался.
– Я его на мостике видел…
– Расстроенный? – с надеждой спросил бог А.
– Еще какой, – успокоил я.
Нам принесли еду. Мне – фиолетовое варево с осколками костей, богу – кулек орехов.
Понюхав варево, я понял, что мне конец. Пахло тухлыми баклажанами,
– Надо что-то делать, – сказал я. – Поможешь?
Бог А зыркнул черными узкими глазами.
– Я личность! – гордо сказал он. – Я не подчиняюсь смертным.
Пришлось грохнуть миску с супом об пол.
– Во славу бога А-а-а-а-а!!! – завыл я. – Гляди – жертва.
Бог обреченно вздохнул.
Каюсь – я не хотел ничего плохого. Я хотел жрать и проверить системы корабля, пока мории не наткнулись на еще кого-нибудь. С первым дело обстояло сложнее, чем со вторым. Желе я есть не мог, подозревая, из чего оно сделано. Проще всего было перепрограммировать автоматические синтезаторы пищи на земную еду, чем я и занялся, как только бог А выпустил меня из камеры, переодев в кожано-металлическую форму. Ближайший синтезатор пищи сподобился накормить меня пресноватыми булочками, но на третьей сломался и принялся плеваться какими-то чернилами. Не приспособлен он был явно.
В технических отсеках "Ромерра" царило запустение. Где-то мигало, где-то молчало, а где-то и вовсе дымило. Я налаживал энергообеспечение, то и дело озираясь по сторонам – занесет еще кого из этих умников… Умники не появлялись. Мории вообще были фаталистами с претензиями на героизм. Подумаешь, тащимся на ноль целых хрен десятых двигателя… зато гордо.
Позже я узнал об одной их легенде, которая отчасти объясняла такой менталитет. Некий средневековый герой сразил одним взмахом палицы полтысячи врагов, побежал радостный домой, споткнулся, свернул шею и помер.
Мории сделали из этой легенды неожиданный вывод: не фига ничего делать. Бегать не фига и врагов сражать тоже не фига. Потому что это явно все хитро взаимосвязано.
Теория "лишнего поступка" называется. Рем просветил.
Я к таким "лишенцам" не относился по понятным причинам, поэтому старательно наладил энергоснабжение корпуса, восстановив защитное поле, и отправился восстанавливать еще и справедливость.
Проще говоря, я пошел к Зефу. Я даже речь придумал – да, я землянин. Я страшен. Проходя через плазменные прутья, я нарезаюсь в лапшу, а потом склеиваюсь обратно. Я настолько страшен, что сразил бессмертного бога А – доказательство валяется в камере. Я даже умею сочинять стихи. Я самоубийца. Я ужасен. Я требую пилотируемый шаттл, запасы энергии, известные мориям карты космоса, информацию с их компьютеров и рулон нормальной туалетной бумаги.
Я тащился по коридорам на подгибающихся от страха ногах. Я стискивал зубы, но шел дальше.
Другого выхода у меня не было, да и бог А предупредил, что больше двух часов изображать труп не намерен – за разбитую тарелку супа-то…
Ночь превратила "Ромерр" в заколдованный замок. За стенами коридоров призрачно постукивало, дневное освещение сменилось бордовым, ниши закрылись полупрозрачной пленкой, за которой виднелись очертания спящих ветвей.
Странно, что эта раса чувствительна к эстетике, при их-то замашках. Но любовь к красивому видна во всем – в наличии на военном крейсере зимнего сада, в древесных арках технических залов, в разложенных на полках красноватых камнях и манере красить волосы в разные цвета…
Я отвлекся и пришел в себя только перед дверью каюты Зефа. Поборов желание постучать и проблеять: "разрешите войти", я приложил ладонь к мембране идентификатора, и он опознал меня – приглашающе пискнул.
Шагнув внутрь, я провалился в темноту, наткнулся на что-то металлическое, что-то повалил и что-то задел.
В ответ в глубине комнаты зажегся алый огонек. Зеф полулежал на полу, прикрытом спальным жестким ковриком, и смотрел на меня в упор.
Его желтые монгольские глаза сузились, загоревшись не хуже фонариков, мышцы на обнаженном гладком торсе напряглись.
Хотите верьте-хотите нет, но при виде него я впал в какую-то бессознанку, перепутав все, что можно и все, что нельзя.
Главное – от едва уловимого запаха ананасов.
– Я землянин, – начал я. – Я убиваю богов. Одного убил. Больше не пробовал, это был мой первый опыт с богами…
Зеф лениво царапнул лежащий рядом с ним хлыст, подцепил его пальцами.
– Если Троп против, я могу его вернуть. Поменять, – пожал я плечами. – Бога на шаттл? Идет?
– Спроси Тропа, – медленно сказал Зеф, поигрывая хлыстом.
– Ага. Ну, тогда я пойду к Тропу.
– В свадебном платье? – насмешливо сказал Зеф, кусая хлыст.
Я мысленно поклялся самолично запихать бога А в троповский ящик и присыпать сверху перцем.
Черный кожаный комбинезон с металлическими вставками и треугольным капюшоном – свадебное платье?
Зеф поднялся, зажег еще несколько алых огоньков и вынул из синтезатора стакан с мутноватым синим напитком.
– На Дельве полтора часа назад началась гражданская война, – сказал он. – Ты настоящий землянин, Принцесса.
– Да просто кто-то не согласился с этим парнем, – пробормотал я, – а у него военный корабль "Звездопад"-класса… Чуть "Ромерр" не разнес…
Зеф приподнял стакан в одобрительном жесте.
– А ко мне зачем пришел?
– Мне еда не понравилась в камере, – выдал я, засовывая руки в карманы комбинезона – от смущения.
– Соскучился по желе?
Да, я сам дурак, но клянусь – я не хотел ничего плохого, а получилось – хуже не придумаешь, потому что Зеф равнодушно уронил стакан, обхватил меня, наклонил тяжелую голову и сказал на ухо:
