Всё-таки Фомин прошёл вдоль следа, немного, шагов двадцать. Зря, нечего и пытаться — след исчез. Нет у него магических способностей, головой надо думать.
Голова же велела вернуться в комнату и запереть дверь. Оберег выставляй, а засов запирай.
Он так и поступил. Запер засов, закрыл дверь на балкончик, пододвинул поближе сабли — и уснул тем самым глубоким сном, при котором и слух и нюх, высвобожденные из-под гнёта сознания, возвращаются в первобытное состояние.
И что особенно ценно в глубоком сне — отсутствие сновидений.
Луу-Кину не досталось и корочки хлеба. Одной водой перебился. Но он не считал себя обделённым, напротив, везение продолжалось: его принял шатёр зерноторговцев. Даже упрашивать не пришлось, да он бы и не решился, бродячему торговцу не место среди гильдий, пристраивайся, где сможешь. Положим, пристроиться не сложно, на то и существует странноприимный шатёр, да только потом всю оставшуюся жизнь будешь беднее на медную марку. Не то чтобы он жалел меди, кто жаден — беги торговли, пропадёшь. Но в странноприимном шатре собирается люд всякий, с бору по сосенке, приятней — при гильдии.
Он не обманывался — приветили его не из-за открывшихся вдруг достоинств, нет. Просто рыцарь назвал Луу-Кина спутником, а эхо в Замке оказалось гулким, разнесло в момент.
Зерноторговцы славились строгостью и благочестием, товар того требовал, оттого и постились строго. Воды вволю, а остальное — лишь тяжесть и смущение душе.
Ничего, один вечер поголодать — только на пользу. К тому же после Красного Корня есть обыкновенно не хотелось. Не хотелось и спать, и потому Луу подсел к кружку бодрствующих зерноторговцев.
Шёл спор о ценах, степенный спор солидных людей. Никто не горячился, не кричал, не бросал шапку наземь, как случалось у мелкоты.
— Рыцарь Дома Кор прибыл до заката, — уронил седовласый старшина.
Минуту все обдумывали известие. Луу уловил несколько взглядов, которые приглашали вступить в беседу. Он решил смолчать, отделался наклоном головы, подтверждая — да, рыцарь прибыл. Получилось достойно, как и подобает спутнику доблестного рыцаря.
— Значит, договор заключён, — ответил другой торговец, тоже седовласый, тоже степенный.
Все опять посмотрели на Луу-Кина. На этот раз Луу не моргнул глазом. Он не хотел показывать свою неосведомлённость. Молчит и молчит.
— Цены на зерно упадут, — заключил старшина.
— Не обязательно, — возразил второй.
Остальные брали пример с Луу — молчали с непроницаемым видом.
— В Замке запас на три года. Теперь его можно проедать — пока Небесы будут рядом, никакой нужды в лишнем зерне нет.
— Небесы отпугнут мутов и не допустят войны, но перед неурожаем они бессильны. А в Замке очень опытный эконом, который знает цену зерна в неурожай. Выгадаешь марку, потеряешь три. Не будет он рисковать, да и средств теперь у Замка вдоволь, золото Небесов.
— Средств никогда не бывает слишком вдоволь. А поля без мутов станут щедрее.
— Но пахарей станет меньше — крестьяне пойдут работать к Небесам.
— Борозда покажет.
— Борозда покажет, — согласился старшина.
Вот и поспорили.
Луу, похоже, повёл себя верно — смотрели на него теперь с уважением. Крепок, не разболтался, не расхвастался, какая, мол, знайка пришла. С таким можно и дело иметь.
Но никаких дел сегодня начинать нельзя. Думать можно, а начинать — ни-ни. Не торопись. Завтрашний день, он себя явит в полной красе, а пока размышляй. Не возбраняется и спрашивать, да только цены на зерно Луу интересовали слабо. Самому бы расторговаться, тогда ясно станет, каков он, Луу, коробейник, что ему в зиму есть: белые калачи или, вот как сегодня, воду с водой.
Но торговые мысли в голову не шли.
Над шатром послышался шум. Браухли. Чего это им неймётся?
Он выглянул наружу. Действительно, стая тянулась на юг. Что-то рано. Может, предчувствуют, что придут Небесы, покой уйдёт, пропадут угодья, где детёнышей выводить?
Браухли, бесполезные летуны, пеньки с крыльями, а тоже ведь жить хотят вольно. Не терпят стеснения. Сам-то чем лучше?
— Я вижу перед собой свободного торговца Луу-Кина?
Луу-Кин обернулся. Наконец-то, он уже начал тревожиться.
— Юниус? — Зелатора он встречал лишь однажды, мельком, но запомнил хорошо.
— Да. Меня послал к вам достопочтенный Бе…
— Я догадываюсь, — перебил его Луу. Он не хотел, чтобы произносилось имя, знать которое скромному торговцу не пристало. Может, нанять ещё глашатая, чтобы бежал впереди и кричал: «Вот идёт Луу-Кин, тот самый, которому великий чернокнижник Бец-Ал-Ел доверил карту Ра-Амони! Убейте бродячего торговца, и вы получите все диковинки, принесённые им из края чудес!»
— Учитель рад, что вас миновали беды. Он встретится с вами завтра.
— Я буду ждать, — просто ответил Луу. А как ещё можно ответить?
— И ещё, — понизил голос Юниус. — Это не от учителя, от меня совет, если позволите. Будьте осторожны.
С этими словами зелатор отступил в тень.
Луу поспешил вернуться в шатёр. Быть осторожным? Что это означает сейчас, когда он в Замке? Осторожность была нужна в дороге, трижды была нужна в дебрях Ра-Амони, но сейчас, сейчас-то?
Однако советы дают не зря. Или зря? Невелика фигура — зелатор, мог и для солидности предостеречь. Угрожай ему действительно что-либо серьёзное, Бец-Ал-Ел выразился бы яснее. Особенно сейчас.
Луу покосился на короб. Никогда он не слышал, чтобы из шатра зерноторговцев что-нибудь пропадало, но всё-таки то, что он вышел без короба, — не является ли неосторожностью, не на это ли намекал Юниус? С другой стороны, выходить по нужде с товаром — глупо, чушь. Тут-то и пристукнут. Оглушат или совсем… Как повезёт.
В углу мальчишка, верно, сын торговца, взятый отцом для выучки, что-то тихонько бубнил. Луу-Кин прислушался.
«Великий Ти-Мор утверждал, что колыбель людская находилась на блуждающих звёздах, где над твердью Небесной пребывали люди в безвинности, покуда не проникли в их души корыстолюбие и суета. Отягчённые злом, пали одни на землю и теперь живут в страданиях и бесконечных заботах. Другие, чьи тяготы оказались ещё большими, пробили и твердь земную и ушли в её глубины, где во тьме и злобе замышляют погибель миру.
Великий Эн-Эльс, напротив, праматерью человеческой считал земное лоно. Сильные, кроткие и простодушные жили в глубинах люди, но сошёл на них дух гордыни, захотели они возвыситься, и извергла тогда земля строптивых на поверхность, а злейших — и вовсе в небеса, чтобы пребывали они в пустоте, питаясь лишь лунным светом и греясь звёздным жаром…»
Понятно. «Откуда есть пошёл род человеческий». Прилежный школяр готовится к испытанию. Отец обет дал сына по учёной части пустить или просто детей много, на всех дела не хватает.
