На двенадцатый после катастрофы день резь в спине усилилась. Алексей прилег на амортизатор и вскоре впал в забытье.
Сон был неспокойным. Опять приснилась Вера. Сосредоточенная и серьезная, она сидела за аппаратом для чтения микрофильмов. Вдруг она посмотрела в упор на Алексея. Страх застыл в ее глазах, которые вдруг начали мертветь, делаться пустыми и расплывчатыми. Сверху поползли языки липкой мглы. Алексей почувствовал, что проваливается куда-то, что ему надо сейчас же, немедленно проснуться. Усилиями воли он выбрался из цепких объятий сонного дурмана.
Проснулся с неописуемой резью в позвоночнике. Всего его крутило и крючило. Это был новый, неведомый приступ, куда более тяжелый, чем прежние. Он бушевал полчаса, оставив в верхней части спины острую пульсирующую боль.
Настал критический момент.
Гибель жены, физическая мука, невыразимая безысходность космического одиночества смешались воедино, превратились в общее нестерпимое страдание. Алексей отчетливо ощутил, как близок он к полному отчаянию. Мотая головой, стряхивая с себя безумие, он издал визгливый вопль: «Не потерять себя! Не потерять себя! А-а-а…»
Снова и снова метался в металлической скорлупке корабля исступленный крик человека.
Искусственное возбуждение укреплялось. Исстрадавшийся организм входил в новое состояние. Отупение и отчаяние уступали место какому-то подобию спокойствия. Возвращавшаяся воля рождала решимость.
Алексей быстрыми шагами мерял тесное пространство. Два шага к пульту, два шага к амортизатору. Еще раз, еще раз. Шаги твердели.
Вслух, громко начал говорить сам с собой: «Не смей терять себя, не смей терять цель. Человек — это цель»…
Говорить, не переставая! Заполнить собственным голосом эту сводящую с ума тишину…
«Человек — это цель. Ты заболел, но ты обязан выдержать остаток пути… Надо работать. Без конца работать. Восстановить жизненный ритм и режим… Сейчас ты будешь есть»…
Он обращался к себе тоном приказания. Его «я» разделилось на две части — приказывающую и выполняющую.
Открыл кухонную нишу. Включил плиту. Дрожащими руками приготовил чашку бульона, разломал на кусочки хлебец. Давясь, преодолевая тошноту, съел все это.
«Сейчас ты проверишь магнитный тормоз. Его пора включать».
В тесноте узкого кольцеобразного коридорчика машинного отделения трудно было повернуться. Снова заболела спина. Алексей чуть не потерял сознание и присел на корточки. Стиснув зубы, он довел до конца регулировку тормозной автоматики.
Выбрался наверх, в отсек. Отказал себе в передышке и сразу сел за выверку курса. Точно установив координаты «Дианы», включил тормоза.
Боль чуть ослабла.
Алексей снова начал говорить — громко, быстро, не слишком вдаваясь в смысл слов.
Мысли, которые он высказывал вслух, сводились к тому, что близок Малый космос — Солнечная система, что «Диана» начала снижать свою сказочную субсветовую скорость, что Солнце светит уже, как звезда первой величины.
«Надо менять календарь, — продолжал Алексей. — До финиша около десяти дней. Будешь считать с конца — десятый, девятый, восьмой… Все время будешь работать»…
Чтобы плотнее занять время, Алексей выдумал дополнительные дела: профилактический ремонт двигателей, двойной контроль курса. Подготовил аппаратуру для двусторонней связи с Землей. Включил радиопеленг и приемник. Пока динамики молчали, но не сегодня-завтра до «Дианы» мог уже дойти голос приближающейся родины.
В последнем кодированном сообщении на Землю Алексей особенно точно обрисовал картину движения звездолета. Если на Земле не забыли о «Диане», если там принято последнее сообщение, то скоро, очень скоро земными радиопеленгаторами будет засечен его пеленговый сигнал. А затем к звездолету будет послана первая направленная передача.
Тогда можно будет говорить с кем-то, с каким-то потомком, с гражданином родины, прожившей после него целое столетие. А пока надо было продолжать разговаривать с самим собой.
Нет, далеко не все свои мысли Алексей выговаривал вслух. Память о Вере была молчаливой и затаенной, так же как неутихающая боль вверху спины. Ничего не прошло. Изменилось лишь отношение к себе.
Алексей все время помнил, что астрономический отсек открыт, что перед входом в Солнечную систему его необходимо закрыть. Иначе в отсек попадет пыль, а при влете в земную атмосферу — горячий воздух.
Закрывать отсек придется снаружи и для этого необходимо снова выбраться в космос. Сделать это надо незамедлительно. В последующие дни будет много дел, связанных с посадкой. Кроме того, Алексей знал, что он очень возбужден и хотел воспользоваться этим преимуществом, которое могло оказаться временным. Он чувствовал, как в глубине организма, где-то под броней наигранной бодрости, копится развитие его непонятной болезни.
Казалось бы, выход в космос не выглядел чрезмерно трудной задачей. Алексей это делал много раз. Тревога его была вызвана не логически осознанной опасностью, а скорее обострением подсознательного инстинкта самосохранения, темным предчувствием чего-то недоброго, ждущего его за бортом звездолета.
Он тщательно подготовился к выходу. Выключил торможение, ибо с корабля, резко замедляющего полет, выход в космос невозможен. Зажег прожекторы наружного освещения «Дианы».
Облачение в космический костюм оказалось болезненным как никогда. Особенно трудно было продевать руки в плотно облегающие рукава.
«Что ж, — громко сказал Алексей, — костюм предназначен для здоровых людей».
Зарядил свежий патрон в пистолет-двигатель. Обмотал вокруг пояса «вожжи» — пару длинных пластмассовых шнуров, предназначенных для привязывания человека к звездолету. За время экспедиции Алексей ни разу не пользовался вожжами. И он, и Вера целиком полагались на пистолеты-двигатели.
В тамбуре Алексей сначала немного успокоился. Там привычно гудел насос откачки воздуха. Потом с шипением ворвалась в скафандр дыхательная смесь. Но вот машинный шум утонул в образовавшемся вакууме. Отодвинулась выходная заслонка. За ней во всей своей грозной наготе встала черная сверкающая бездна.
И тогда начало сбываться то, чего он инстинктивно страшился.
Иглы звезд сразу обожгли глаза. Казалось, к роговице прилипли раскаленные искры, жгучие и ядовитые песчинки. Навернулись слезы. Невесомые, они не стекали вниз, а от моргания обволакивали ресницы и веки. Светящаяся Вселенная будто сжалась в кулак, потеряла расстояния, глубину, ширину.
Алексей зажмурился, но тут же заставил себя вновь взглянуть на небо. Свет мира лишился дискретности, сделался сплошным, неразборчивым, мутным.
