- Александр Петрович, - мама все сильнее сжимала мою руку, - так надо полагать, что мне надо было уйти в труповозы?
- Не тебе! - выкрикнул Александр Петрович.
- А я вас не просил брать меня в лабораторию, - закричал я, - я вас...
Мама развернулась и с силой ударила меня по лицу.
- Замолчи! Сейчас же, немедленно...
Александр Петрович через плечо смерил меня взглядом:
- А вас, юноша, я и в расчет не беру. При чем здесь вы? Мы беседуем вдвоем, и вам лучше в нашу беседу не вмешиваться. Меня ни капельки не волнуют ваши просьбы и желания - понимаете? Ни синь порох, как говорили в старину. Ясно?
После моего крика и резкого ответа Александр Петрович, после того, как мама хлестнула меня по лицу, мы проталкивались сквозь толпу молча. Я не мог сдержать слез; старался сдержать и не мог.
...Мы стояли у небольшого грузовичка, в кузове которого тосковало пятеро парней.
- Полезай в кузов, - приказал мне Александр Петрович.
Я поставил ногу на колесо машины, уцепился за борт, но мне не удалось подтянуться.
Парни, сидящие в кузове, лениво следили за мной.
- У, - сморщился Александр Петрович и попытался подсадить меня, - да что ж ты, как разварная макаронина... Ван! Подай ему руку, не видишь, что ли?
Один из парней поднялся, схватил меня за руку и с силой дернул.
Я перелетел через борт и шлепнулся, больно ударившись, на дно машины. Я стер рукавом слезы, сопнул носом и сказал, глядя на плотно зашнурованные черные ботинки Вана:
- Спасибо, Ван.
- Ван - это для Александра Петровича, а для тебя...Ван-цзи-вей. Вопросы?
Я поднял голову.
Ван-цзи-вей смотрел на меня сверху вниз так, как смотрят на того, кого собираются ударить.
И я испугался.
- Спасибо, Ван-цзи-вей, - покорно ответил я, - спасибо вам большое...
Я поднялся и уселся на скамеечку, тянущуюся вдоль кузова, напротив пятерых парней.
Ван вернулся на свое место.
- Джек, - сказал я, - Джек Никольс.
Парни молчали.
Один из них сплюнул и, глядя мимо меня, ответил на мое обращение:
- Познакомимся в процессе работы. Пока отдыхай...
Я понял, что эти пятеро ненавидят меня, и закрыл глаза.
Грузовик тронулся с места, но я не разлепил глаз. Мне было хорошо сидеть вот так, в полной тьме, проваливаться то в сон, то в явь... Меня знобило. И все равно было хорошо... с закрытыми глазами.
Иногда я слышал, что говорили сидевший напротив меня парни, иногда я слышал что-то другое, например, плеск моря или свист вьюги.
Мне было плевать. Я не прислушивался, и хоть не прислушивался, но слышал. Странное дело, мне было не стыдно слышать все то, что говорили обо мне парни. Видно, я уж чересчур устал и нанервничался.
- ...А Петрович в труповозах...
- Ну так. Это, блин, жизнь такая. В ней ни черта справедливости нет. Я давно понял...
- У, дрыхнет, гляди, как сынок дрыхнет...
- Ничего, пусть отсыпается. Мамочка уйдет - я его к Костроме поставлю. Он у меня ни одной ночки не поспит, ни одной! Все банки, склянки перемоет...
- Да ты на это чудо посмотри...Это же чмо. От такое рыло наел на маминых пирожках. Он же все склянки перебьет, а отвечать Костроме...
- Ничего он не перебьет. Первую чашку кокнет, я его...
- Он Сане настучит...
- Не... я этих сынков знаю - не настучит. Гордость не позволит. Их же мамы с папами учили: ябедничать нехорошо.
Я открыл глаза. Парни смотрели на меня с той смесью недоуменной брезгливости и веселой ненависти, с какой смотрят на мелкую гадину перед тем, как ее раздавить.
Эта ночь... Вчера я ненавидел дракона, а сейчас я начинал ненавидеть людей.
Почему должна гибнуть Мэлори, умная, добрая, веселая Мэлори, а не эти скоты? Пусть бы их жрал дракон, планете было бы лучше.
- Нет, нет, - успокаивал я себя, - так думать нельзя... думать так скверно, стыдно, они такие из-за дракона, из-за него их загоняют в подземелье, в драконовы тоннели, а не помещают в нормальные исправительные или лечебные учреждения. Они же все больные, душевнобольные, они же психи... Разве может нормальный человек с нормальной психикой с таким наслаждением издеваться над себе подобными?.. Их надо жалеть и лечить, а не ненавидеть и проклинать...
- Эй, сынок, приехали... подымайся!
Меня дернули за рукав.
Машина стояла во дворике, вернее сказать, в округлом тупичке.
Стены тупичка были облупившиеся, со многими потеками от сырости, и напоминали стены замшелых подворотен, где стоят бачки с мусором, а веснами сладострастно орут неприкаянные бездомные коты и кошки.
Зато двери в стенах, вернее, в одной округлой стене, были что надо. Их было штук семь, и казалось, что каждая дверь выполнена по индивидуальному проекту.
Здесь были: массивная дубовая дверь с двумя тяжелыми чугунными накладками, и плоская стальная дверь, без выкрутасов, напоминавшая дверцу сейфа, и небольшая замухрышистая дверь с огромным амбарным замком - дверь чулана что ли, и две воротообразные створки будто гигантского шкафа, изукрашенные резьбой, и стеклянная дверь, толщину которой помогал понять врезанный в стекло железный замок (во тьме за стеклом, в падающем из тупичка неровном свете виднелись столы с громоздящимися на них приборами), и дверь, склепанная из толстых металлических брусьев - попросту дверь-решетка, и плоский черный, каменный створ, наподобие железного занавеса в театре, перегораживающий вход в одно из помещений тупичка.
Мы спрыгнули из кузова. Спросонья я прыгнул неудачно и чуть не упал.
Ван, спрыгнувший первым, поддержал меня за руку.
- Устал, мальчик, - подмигнул Ван Александру Петровичу, роющемуся в карманах, - намаялся...
- А? - не слушая, полуспросил Александр Петрович. - Ага.
Он извлек небольшой плоский ключик, подошел к каменной двери, сначала колупнул стену рядом с камнем ногтем, и когда - щелк! - открылся-обнаружился замок, повертел в этом замке ключиком.
Раздалось натужное гудение, словно стон мучимой твари, и дверь медленно, нехотя поползла наверх.
Александр Петрович вошел первым, в темневшей черной дырой комнате он щелкнул тумблером, и я увидел, как перед замученными, усталыми людьми засияла сверкающая мрамором зала.
- Давай, - пихнул меня в спину Ван. - И - быстрее.
Я покорно вошел в залу. Следом за мной устремились пятеро моих спутников. Мама вошла последней. Она зашла так же неспешно, вальяжно, как и Александр Петрович.
Не успела она шагнуть за порог...
- Я сотню раз говорила, - мама посмотрела на рухнувшую за ее спиной плоскую каменную глыбу, - надо сменить пружины. У нас и без того опасная и малоприятная работа, и ни к чему дополнять ее, разнообразить такими, понимаете ли, испытаниями воли.
- Вы тоже не бравируйте, - обиделся Александр Петрович, - что вы шли нога за ногу? Я, между прочим, хотел, чтобы Жакомо к нам зашел...
