И тут со мной что-то происходит. Будто и не я перед Харей стою, а кто-то другой. И смотрю на него не своими глазами, а чьими-то чужими. И не моя рука, а чужая, ныряет за полу куртки, выхватывает "ствол" и, не дрогнув, стреляет прямо в лоб Харе.
Не успевает его труп грохнуться на пол, как с треском распахивается дверь, в холл врывается амбал и застывает в странной раскоряченной позе. А я стою с поднятой рукой, затиснув в ней "беретту", и не шевелюсь, поскольку тот, чужой, кто был во мне мгновение назад, меня покинул, а я понимаю, что не то что на мушку амбала поймать, но и дёрнуться не успею, как он будет рядом и шею мне свернёт, ежели пошевелюсь.
К счастью, распахивается другая дверь, этаким колобком вкатывается Хозяин и орёт раздражённо:
- Я же просил, чтобы тихо!..
Тут он видит ситуацию и недоумённо замолкает. Что поразительно, ни намёка страха в его глазах и ничего другого, кроме искреннего удивления.
- Даже так... - прокашливается он и окидывает меня с головы до ног недоверчивым взглядом. - Ладно. Поскольку лимит на трупы сегодня исчерпан, тебе принимать у него дела, - кивает он мне на тело Хари. - Сашок, обращается он уже к амбалу, - поспособствуй новому "бригадире", - и с этими словами Хозяин выкатывается из холла.
Амбал расслабляется, хмыкает и кивает головой. Вижу, в его глазах наконец-то ко мне вроде какой-то интерес проявляется. Будто видит меня впервые.
- "Пушку" спрячь, - миролюбиво советует мне, и я сую "ствол" под мышку. - С назначеньицем на новую должность, - подходит он ко мне и хлопает рукой по плечу.
И, странное дело, мне что назначение это, что труп Хари, которого я только что к праотцам отправил, - всё по фиг. Будто ничего и не произошло так, рядовой инцидент и даже менее. Словно банку "пепси" выпил. И всё.
- А с этим что делать? - деловито так спрашиваю я и на труп киваю.
Гляжу, в глазах Сашка ещё больший интерес ко мне просыпается.
- Ну ты и штучка, оказывается, - качает головой. - Труп нужно перенести во второй гостевой домик. Там четыре гроба стоят - один свободный.
Это я схватываю мгновенно. Три гроба для вчерашних жмуриков, а один, ясный перец, меня дожидался... Да вот промашечка вышла. И понятно теперь, почему сюда на своих "колёсах" нельзя было приезжать. С чего бы это, спрашивается, моя "вольва" вдруг возле поместья Хозяина стояла бы, если меня, по всем раскладкам, вчера на рынке грохнули?
Поворачиваюсь к своим. Как застыли они при выстреле, что на фотографии, так до сих пор хлебальники и разинуты.
- Значит так, соколики, - говорю, - берём его за руки-ноги и вперёд.
А сам нагибаюсь, подбираю нож золингеновский, лезвие защёлкиваю и в карман сую. На память.
Да, пришлось мне в этот день помотаться. И в бюро похоронное - как заказ выполняется проверить, и в церковь - попа приглашать, чтобы завтра "невинно убиенных" отпел, а также на кладбище и в ресторан - и там и там места заказать. А кто чьи займёт - это как кому повезёт. Одно в новой должности хорошо - за баранку Оторвилу посадил, он на своей "мазде" меня везде и катал. Как со всем управились, велел Оторвиле в пожарную часть заехать. Ох, и долго мне пришлось втолковывать начальнику, чтобы он подыскал мне что-нибудь огнезащитное - на диван положить. Стоит он что дубина стоеросовая и только глазами лупает, не понимая, чего это я такого на диване делаю, что там горит всё? В конце концов продал он мне за сотню баксов скатку асбестового одеяла, но, подозреваю, до ночи себе затылок чесал. Во, думает небось, баба у него огонь!
Примёлся домой уже затемно. В квартире тишина. Включаю свет, захожу в комнату. Спит мой Пупсик сном праведника, сопит в две дырочки. Но поза та же: коленки охватил, однако руки не сцеплены, а в кулачки сжаты.
Кладу на пол скатку асбестового одеяла и вдруг замечаю: валяются на полу три пустые ампулы, как раз под его кулачками. Тогда смотрю на кулачки внимательней и вижу, что в одном кулачке две ещё полные ампулы зажаты, а в другом - пузырёк с микстурой.
Ах, моб твою ять! - как громом поражает меня. Слабость неожиданно в коленях у меня откуда-то берётся, и я плюхаюсь на диван у Пупсика в ногах. Вот, значит, кто водил моими руками, когда Харя на меня с ножом шёл... Нет, парень, я тебя теперь от себя никуда не отпущу. Прописан ты здесь навечно.
4
Такие похороны надо видеть! Рано утром, ещё затемно, гробы перевезли в районный Дом культуры и выставили в фойе. И потянулась толпа прощаться просто удивительно, откуда у наших-то покойничков столько родственников и знакомых? Даже из мэрии представители были - знать, уважают нас и считаются. Я такое видел разве по телевизору, когда героев августовского путча хоронили.
В одиннадцать доступ к телам прекратили - а то бы шли, подозреваю, до вечера. Батюшка покойничков отпел, пообещал местечко тёплое в царстве небесном, и понесли мы их. Впереди венков с сотню - на два квартала растянулись, - а потом с гробами мы, товарищи по общему делу. Все в чёрном, туфли лакированные, костюмы, что антрацит - блестят даже, и рубашки со стоячими воротничками, застёгнутыми на горле, но без галстуков. Я, конечно, гроб не нёс - куда мне с моей комплекцией, - шёл, чуть ли не печатая шаг, в почётном охранении, которое мы с ребятами квадратом вокруг гробов организовали. За нами, естественно, родственники, знакомые и те, кто на дурняк на поминках выпить пришёл, - сотни три-четыре будет, а затем вереница легковушек и автобусов разных марок от "а" до "я" (то бишь от американских до японских, исключая, естественно, отечественные). А по обочине широченной улицы омоновцы стоят, нас от набежавших зевак отделяют.
Посмотрел я на всё на это как бы со стороны, и гордость за наше дело в груди шевельнулась. Даже вроде позавидовал Харе, что это его, а не меня несут. Нет, определённо, только ради таких похорон умереть стоило.
В общем, прошли мы этак с километр до конца улицы, показали всем, кто здесь парадом командует, погрузились в машины и на кладбище поехали. Место я ребятам клёвое подобрал - в центре, у монумента освободителям города. Кладбище престижное, но там ко мне с полным пониманием отнеслись. За соответствующую мзду, разумеется. Снесли пару-тройку бесхозных могил - и на тебе место под солнцем!
Сгрузили мы гробы, тут и речи начались. Первым, как понимаю, кто-то из мэрии слово толкал. Всё больше о том, что, мол, негоже, когда в столь молодом возрасте люди из жизни не своей смертью уходят. Но я вполуха слушал. Подпёрло меня так, что света белого не вижу. Шепнул Ломтю, что отлучусь по надобности, и рванул скорёхонько по тропинке в глубь кладбища.
Так рванул, что до забора добрался. Гляжу, а вдоль забора глубокая траншея выкопана, и экскаватор заглушённый стоит. Но мне сейчас по фиг, что тут строят или прокладывают. Стал за крест покосившийся и своё дело делаю.
