– Этот человек тоже окажется в тюрьме… Правда, он не будет знать об этом.
– Если уж так говорить, то каждый человек заперт в тюрьме.
– Как это?
– А разве нет?..
Выйдя к трамвайной линии, мужчина повернул на юг. Мы миновали дощатый забор, за которым возводилось какое-то здание. Света там не было. Через два квартала мужчина перешел на другую сторону и повернул обратно. Пройдя мимо уже знакомого нам переулка, он вышел на улицу, ярко освещенную гирляндами фонарей, и свернул направо. Там в тунике сгрудились крошечные кинотеатрики. Дойдя до них, человек снова повернул назад.
– Он просто бесцельно кружит по городу.
– Наверное, разволновался. Тот, кого он ждал, не пришел.
– Тогда почему у него такая походка? Интересно, кто он по профессии?
– Гм… – Как раз в ту минуту я тоже размышлял об этом. Ясно, что он привык быть на виду у людей. Долгое время служит в одном и том же учреждении, и служба у него такая, где приходится непрерывно следить за своей внешностью. – Знаешь, мне как-то… Ты полагаешь, что у нас есть право заниматься такими делами?
– Право?..
Мне показалось, будто Ёрики засмеялся. Я взглянул на него, но он был, по-видимому, совершенно серьезен.
– Да, право… Врачу, например, не разрешается производить эксперименты на живых людях. А если мы совершим оплошность, это будет похуже неудачной операции. Ты понимаешь меня?
– Вы преувеличиваете, сэнсэй. Если мы сохраним все в тайне, клиент ничуть не пострадает.
– Так-то оно так… Но я на месте этого человека в бешенство бы пришел.
Ёрики молчит. Мои слова, кажется, не трогают его. Да и с какой стати? Пять лет мы проработали с ним бок о бок, и он видит меня насквозь. Он знает, что я не собираюсь ни перед кем отчитываться и ни за что на свете не откажусь от нашей затеи, что бы я ни говорил. Даже если бы машина заказала нам убийство, я бы, вероятно, убил. Плакал бы, страдал, но убил. Вот идет перед нами и несет какую-то свою крошечную тайну этот обыкновенный человек средних лет и не знает, что с его прошлого и с его будущего, со всей его жизни будет содрана кожа. Я ощутил мучительную боль, словно кожу сдирали с меня самого. Но отказаться от моей машины было бы во много раз страшнее.
9Человек водил нас за собой весь вечер. Все той же походкой чиновника, спешащего по коридорам учреждения с папкой под мышкой, он без конца шагал по одним и тем же улицам. Раз он кому-то позвонил по телефону, дважды зашел в заведение «патинко»[2], где один раз пробыл четверть часа, а второй раз – двадцать минут. Больше он нигде не останавливался. Мы пришли к предположению, что здесь, видимо, замешана женщина: она обещала прийти и не пришла. Действительно, в таком возрасте – мне самому вот-вот будет столько же – человек оставляет надежду на счастливый случай. Ничего неожиданного для него на свете не остается. И у него больше нет необходимости зря тратить энергию на бесцельное блуждание по улицам. Одна только женщина вносит поправку в эту закономерность. Человек становится смешным, банальным и превращается в животное.
В конце концов наши предположения оправдались. На свете редко случаются неожиданности. Около одиннадцати он зашел в магазин, позвонил по телефону-автомату и коротко с кем-то поговорил. (Ёрики ухитрился подглядеть и записать в свой блокнот номер телефона.) Затем он сел в трамвай и сошел на пятой остановке. Вот, оказывается, куда он направлялся – в небольшой меблированный дом на задах торговой улицы. От остановки туда было метров пятьдесят по переулку на склоне холма.
Человек останавливается у ворот и некоторое время в нерешительности оглядывается по сторонам. Мы тем временем покупаем сигареты в лавочке на углу. (За этот вечер я купил уже десяток пачек сигарет.) Наконец человек входит в дом. Следом за ним немедленно входит Ёрики. Он должен узнать, в какую комнату вошел человек, и прочесть на двери табличку с именем. В случае если его заметит хозяин дома, он должен дать денег и обо всем расспросить. Я остаюсь у ворот и рассматриваю дом. В окнах трех комнат нижнего этажа за занавесками горит свет. В окнах второго этажа, в том числе в окне над подъездом, света нет.
Проходит некоторое время. Затем в крайнем окне второго этажа на мгновение вспыхивает свет. Мелькает огромная тень человека, и свет гаснет снова. Из подъезда босиком выбегает Ёрики с туфлями в руке.
– Табличку на двери видел. Имя женское, как мы и думали. Тикако Кондо… Тикако написано хираганой…[3] – Он обувается, тяжело переводя дыхание, присев на корточки в тени ворот. – Прямо мороз по коже… Впервые в жизни такое…
– Это там на секунду свет зажегся?
– Ну да, там. И еще слышно было, как упало что-то тяжелое…
– Вон в той крайней комнате?
– Ага. Вы тоже видели?
– Странно как-то… На секунду вспыхнул и больше не загорается.
– Что тут странного? Дорвался до девки…
– Хорошо, если так. Я все боюсь, не заметил ли он нас.
– Едва ли… Нет, этого быть не может. Он бы где-нибудь запутал нас и бросил, а не привел бы сюда.
Мне, однако, стало как-то не по себе. Мы поставили перед собой задачу установить имя и адрес этого человека, но ведь теперь все изменилось. Сторожить его здесь не имело смысла – он мог остаться ночевать. Мы оба почти не спали со вчерашнего дня. Вдобавок мы ведь не решили еще окончательно, что именно он будет объектом эксперимента. Если это окажется удобным, можно будет основным объектом взять женщину, а его рассматривать как объект вспомогательный. Я изложил Ёрики эти соображения, и он согласился.
– Вот мы и добрались до женщин, правда, сэнсэй?
– В конце концов, их примерно столько же, сколько мужчин.
Итак, мы временно отступили. Дойдя до проспекта, я простился с Ёрики и вернулся домой, еле удерживая на плечах ноющую от утомления голову. Жена рассказывала что-то о том, как подрался в школе наш сын, но я слушал вполуха, то и дело, словно в узкую темную щель, проваливаясь в дремоту.
10На следующий день я, разумеется, проспал и явился в институт в одиннадцатом часу.
Вчера я… Не могу объяснить это толком даже себе. Одним словом, работа над проектом, приемлемым с точки зрения комиссии, представлялась мне вчера так. Мы разрабатываем этот проект вдвоем с Ёрики, тщательно скрывая это от остальных. Затем комиссия официально утверждает проект, и тогда – только тогда! – мы доводим его до сведения всех сотрудников. Именно поэтому я позволил себе вчера пуститься в эту авантюру с единственным помощником. Играло здесь какую-то роль и то обстоятельство, что проект касался на этот раз всего-навсего единичного человека, величины, по моему мнению, не заслуживающей всестороннего исследования. И только ночью я понял, что скорлупой, обволакивающей частную жизнь человека, пренебрегать нельзя. Будь у нас время, нетрудно было бы разработать обширный проект, но до следующего заседания комиссии остается всего пять дней. Вдобавок для того, чтобы проект приняли наверняка, лучше представить его дня за два до заседания. Если нынешний проект не пройдет, положение наше вновь ухудшится. Во всяком случае, не приходится сомневаться, что работа будет закрыта – хотя бы временно.
