Несколько дней он разбирал каменный завал у жерла Трубы.
В полуразрушенном зале, среди железных шкафов и непонятных кранов, перед ним открылась черная дыра, ведущая на юг. По низу Трубы шли рельсы для тележки ремонтного робота. Мальчик залил в огромный бак всю превращенную из ягоды морошки воду, оставив колдуну только одну бутыль.
На утро он стал прощаться с привычным миром. Третья душа, похожая на комара, вернулась из леса — ее обязательно надо было дождаться, иначе, забыв эту душу, он проведет всю жизнь без сна.
Первая душа проснулась и требовала еды — потому что смерть и еда рядом, а могильной душе нужно много сил. Вторая душа, душа-лодка, напряглась в его теле, потому что она отвечала за всякое странствие — неважно, на север или на юг, по воде или посуху.
Души его нерожденных детей сидели смирно, как настоящие испуганные дети.
Тогда он сделал последнее из того, что нужно было проделать перед дорогой — во-первых, он оставил волосяную душу Стеклянноглазому, потому что волос у Человека со стеклянными глазами было много, а заботиться о них и о его теле было некому.
Теперь душа волос будет бережно хранить Стеклянноглазого, а много из могильной бутыли все равно она не выпьет. Все-таки это душа северного человека, а не южного.
Во-вторых, напрягшись, он наконец вырвал из себя одну из детских душ и велел ей жить в самом страшном тотемном звере — носатом и ушастом. Эта душа должна ждать его возвращения и хранить безлюдный Ырт его предков.
Зверь в полосатых штанах уставился на восход, поднял свой нос и замер. Теперь его, маленького и храброго, звали Ы.
Осталось пять из семи — это не так уж мало.
И вернувшись к Трубе, мальчик запустил мотор самоходной тележки.
Оживший робот подмигнул ему лампочкой, и все они тронулись в путь. Пять душ вцепились в его тело, как дети в быстро бегущие нарты.
За спиной плакали две оставшиеся души, потому что тот, кто остается, всегда берет большую печаль, а тот, кто уезжает — меньшую.
Когда началась осада, Валентина была в кино. Новенькое здание кинотеатра выросло напротив ее дома буквально накануне, и, проснувшись утром, она увидела в окно ажурно-серебристые опоры и нарядные, конфетно-красные выпуклые стены вместительного зала. Соблазн был велик, и Валентина упросила маму и папу отпустить ее посмотреть фильм. Она отлично знала, что все окрестные дети проведут сегодняшний день в кинотеатре — ведь и раньше они исследовали каждое новое чудо всей компанией. Неделю назад это были маленькие, диковинной формы летомобили, которые, словно стая голубей, проносились над их головами на расстоянии считанных миллиметров друг от друга. Еще раньше был конфетный лес, где на деревьях росли взаправдашние леденцы и карамель. В чудесном лесу побывали, наверное, все дети Города; они жевали конфеты и смеялись до тех пор, пока — то ли от смеха, то ли от сладкого — у них не разболелись животы. А до этого были крошечные роботы, которые старательно собирали с городских улиц мельчайший мусор и уносили на окраины, где они каким-то образом пережевывали его и строили из образовавшейся массы заводские цеха — просторные и светлые, словно птичьи вольеры. А раньше были невиданные рыбы в реке. А еще раньше — новенькие многоквартирные дома. А до них — больницы. А до больниц — величественные правительственные здания.
А еще раньше произошла Революция, которую Валентина практически не помнила. Тогда она была совсем маленькой: ей исполнилось всего десять, а сейчас — ого! — целых тринадцать. Из тех времен она помнила только ощущение легкого, но постоянного голода да еще то, что все вокруг было серым и грязным, и мама с папой шепотом ругались на кухне, когда думали, что она спит, а ее младший брат Тровер ночами напролет тоненько, визгливо кричал, и от этого крика сама Валентина тоже постоянно злилась.
Новый кинотеатр был великолепен. Он казался Валентине лучшим из всех виденных ею чудес. Она и другие девочки забрались на один из подъемных балконов и нажимали кнопки до тех пор, пока он не взмыл вверх (ах, как громко они завизжали при этом!) и не причалил к определенному месту под самым куполом. Правда, с такой высоты смотреть на экран было не очень-то удобно, зато они могли считать лысины на головах Героев Революции, которые сидели на почетных местах внизу и серьезно кивали друг другу в ожидании фильма, или подсматривать за мальчишками, которые плевали вниз комочками жеваной бумаги. Разумеется, подобные шалости заслуживали самого серьезного порицания, однако никакого вреда они не приносили: стремительные роботы-уборщики, парившие под куполом, перехватывали «снаряды» на лету, так что ни один из них не достиг цели и не потревожил зрителей.
Сами фильмы Валентине не особенно понравились. Первый из них и вовсе был посвящен Революции — уж о чем о чем, а об этом Валентина знала достаточно. Во-первых, в школе только об этом и говорили. Во-вторых, ее родители… Сколько раз они усаживали ее перед компьютерным экраном, чтобы «рассказать о Революции», по всей видимости полагая это своим священным долгом и обязанностью непосредственных участников событий.
Это, впрочем, был далеко не худший вариант, потому что на самом деле родители не столько рассказывали, сколько играли с ней в образовательную компьютерную игру, в которой Валентина уже довольно неплохо ориентировалась. Во всяком случае, она сразу узнала показанный в фильме Город — он мало чем отличался от виртуальной модели дореволюционного города, который она видела в игре, разве что текстура была немного другой. По игре ей была знакома и танцующая походочка персонажей, и батальные сцены, и даже внушающие ужас зомби, появление которых в конечном счете и привело к Революции.
Как и большинство сверстников, Валентина не сомневалась: без зомби Революция никогда бы не совершилась. Зомбизм был болезнью, необходимость борьбы с распространением которой в конце концов стала доминирующим фактором, перевесившим все остальные соображения. Три правительства обещали горожанам снизить цены на лекарства от зомбизма — и все три не сдержали слово, наткнувшись на упорное сопротивление фармацевтической компании. Дело дошло до того, что однажды зомби ворвались на заседание кабинета министров, разорвали на куски троих членов парламента и заразили еще семерых. После этого разъяренная толпа простых граждан выволокла женщину-премьера из ее кабинета, посадила в бочку, в стенки которой были вбиты стальные гвозди остриями внутрь, и, скатив эту бочку к набережной, бросила в реку. Ужасная смерть, но Валентина не могла о ней не думать, как невозможно не трогать кончиком языка больной зуб.
