Улаф должен был быть довольным походом. Сколько всего захвачено и сколько мало жизней отдано взамен! Но предчувствия охватили его и он никак не мог разобраться, что служило их причиной. Не было ни снов, ни знамений, только какая-то тяжесть легла на сердце, не давая ни дышать, ни радоваться вместе с дружиной. Квельдвульф сидел под навесом, прислушивался к шелесту моря под днищем лодки, смотрел на выцветшее южное небо, такое отличное от северных густых красок, которые искупали бедность и блеклость холодной природы.
Скованные рабы сидели на палубе, закрыв глаза и шевеля губами, молясь своему неблагодарному богу. Тут же лежал завернутый в ковры медный болван, шевеля в разные стороны башкой с рубиновыми глазами, которые кто-то уже пытался выковырять ножом, оставив длинные царапины на желто-красных щеках.
Путь домой показался короче, как это всегда бывает, когда движешься знакомыми путями к желанной цели. До Киева дружина Улафа добралась без всяких приключений - на порогах их никто не ждал, только обглоданные и омытые дождями кости печенегов. Между Устахольмом и Гардаром в Витахольме их встречали купцы, прослышанные о богатой добычи, отнятой викингами у непобедимой Византии. Со всех сторон света собрались стервятники и падальщики войны, жаждая наживы на чужих страданиях и смертях. Были здесь и киевские и новгородские купцы, пришли люди из Булгар, прибежали хазары, приплыли и византийцы, желая выкупить богатых пленников и перепродать их горевавшим родственникам.
Торг не переставал ни днем ни ночью, даже жара и ливни не были помехой спорам до хрипоты, расхваливанию нагих византийских красоток и мускулистых красавцев, взвешиванию золотых монет и тонких украшений, многие из которых тут же подвернувшимся камнем превращались в бесформенный комок, более удобный для хранения. Драки вспыхивали и переставали, так как не ярость питалась потоками драгоценностей и монет, а только жадность и алчность. Это было еще одно поле боя, который ни один уважающий себя викинг не намеревался покинуть без решающей схватки - хитрость на хитрость, прибыток на прибыток.
Приближалась зима, и, когда реки замерзли, дружина Улафа, как это и рассчитывалось, встала на зимовку под Новгородом. Здесь уже окончательно был произведен дележ добычи, согласие расторгнуто, и единая дружина вновь распалась на многочисленные группы. Кто-то следующим летом собирался вновь спуститься к Черному морю и пограбить прибрежные поселки, кто-то намеревался направиться вниз по Волге в богатый Булгар и дальше в Хазарию, где был большой спрос на диких северных смельчаков, Улаф же хотел только одного - вернуться домой. В поселке зимовало много скандинавов, но никто из них не был из мест, близких к владениям Улафа. Оставалось только ждать весны, чтобы вновь выйти в Балтику, увидеть родные берега и величественные фьорды.
Подвернувшийся гадальщик за хорошую цены раскинул свои костяшки и долго шептал над ними, подбрасывая в огонь щепотки пряностей, отчего в нем прорастали разноцветные языки. Старик утверждал, что конунга дома ждут только хорошие новости и нет никаких поводов для беспокойства - все враги умерли, друзья живы, в семье прибыток, а коровы и козы недоброжелателей издохли от неведомых болезней. Пожалуй такое мог и нагадать сам Улаф после безмерных возлияний, но из уст гадальщика это выглядело как-то убедительно, и Волк кинул ему еще одну монету с отчеканенным драконом и всадником. Добрая ложь требовала вознаграждения, ведь даже боги лгут, а что взять с человека?
Ночью ему приснился смеющийся Локи.
Дома на самом деле его ждали столь печальные новости, что он впервые понял - насколько же все это дешево стоит - золото и рабы. Верные слуги были молчаливы. Владение было испещрено следами сгоревших хижин и складов. Его ждала только Сольвейг, прижимая к груди маленького Олафа, а умница Сигурд и толстушка Хельга уже как год лежали в земле. Но не это оказалось самым страшным. Словно сам воздух во владениях конунга пропитался страхом и отчаянием, а люди, вдыхая эту отраву, постепенно превращались в безмолвные тени. Вечерами в углах теснились страшные призраки, протягивали когтистые руки к сидевшим у огня, так что приходилось все теснее сбиваться у очага, чтобы только не слушать их стоны и не чувствовать ледяные пальцы у себя на плечах.
Луга почти не уродили трав, а та, что пробилась сквозь потрескавшуюся почву, сочилась кровью, и даже голодные коровы отказывались ее щипать. В некогда крепких стенах длинного дома поселились жучки, и мелкая труха сыпалась с потолка прямо в тарелки с едой, попадая в глаза и вызывая жуткую чесотку. Громадные сторожевые псы не спали по ночам, лая и воя, как будто отпугивая нечто страшное, которое бродило в округе и оставляло следы громадных копыт с торчащими человеческими пальцами.
Только Олаф мог радовать отца розовыми щеками и постоянными расспросами о его походах. Когда они сидели где-нибудь на лугу, наблюдая за тощими животными, мальчишка в утешение говорил Улафу, размахивая игрушечным мечом:
- Не нужны нам стада и коровы! Мне нужен только острый меч и кольчуга, и тогда я отберу у ярлов столько лошадей и овец, сколько хватит!
Квельдвульф мрачно усмехался. Он сажал ребенка на колени и пугал его страшными гримасами, но Олаф смело хватал его усы и пытался укусить за нос или ухо. Из мальчишки получился бы настоящий викинг. Сольвейг долго не говорила ни слова упрека мужу, но в один день, когда Улаф возился с Олафом, она отобрала у него ребенка и кинула ему под ноги меч:
- Хватит прятать страх за смехом сына, конунг! - яростно крикнула она. - Боги не любят тех, кто уклоняется от предназначенной им судьбы. Не дело сидеть и ждать, когда некто придет в твое владение, перережет горло твоему сыну и изнасилует твою женщину. Ты храбр с людьми, Волк, так пересиль же свой страх перед богами. Тот человек, что убьет рано или поздно твоего сына, сейчас ждет тебя в Упернавике. Собирайся, или я своими руками вырежу сердце у нашего ребенка!
Сольвейг занесла нож над Олафом, но конунг молча подобрал меч и вышел.
Он взял с собой в дорогу двух слуг и медного болвана вместо вьючной лошади. Улаф, конечно, слышал о Гренландии, о ее зеленых мысах, необъятных лугах, об Эрике Рыжем, что прошел по следам Гуннбьерна Пустослова, поверив его россказням, и основал Браттхлид, где был полновластным властителем.
Мрачные слухи ходили об Эйрике и о его преступлениях, за что ему просто чудом удалось избежать казни и скрыться в неведомых далях океана. Так вот где нашел свой приют его тезка и кровник Улаф, сын Эгиля из Стаксмюра, вот где он вынашивал планы мести и убийства его сына! Воистину, боги зря заключили свое пари! Этот несчастный Улаф еще не знает, что представляет собой Улаф по прозвищу Квельдвульф. Гренландия, говорите, страна пастбищ и угодий? Что ж, пришла пора оросить их человеческой кровью.
