Кейли смотрел сквозь потолок в бескрайнюю даль вселенной.
— Забавно, — сказал он, спустя несколько минут, выходя из состояния задумчивости. — Та история с Всеобщим Отцом…
— Разве?
— Интересно, насколько эффектно подобная идея влияет на людей?
Букхалтер промолчал.
— Да, — продолжил писатель. — В конце концов, вы человек. И я обязан извиниться перед вами.
Букхалтер улыбнулся.
— Забудем о том, что прошло…
— Нет, я предпочту не забывать, — возразил Кейли. — Я вдруг понял, совершенно внезапно, что не так уж и важно, телепат вы или нет… Я хочу сказать… Она не делает ЧЕЛОВЕКА иным. Я говорил с вами…
— Часто людям, чтобы дойти до этой истины, требуются годы, — заметил Букхалтер. — Годы работы бок о бок с существом, о котором они могут думать лишь как о телепате, о «лысом»…
— Знаете, что я хотел скрыть в своих мыслях? — спросил Кейли.
— Нет, не знаю.
— Вы врете, как джентльмен. Благодарю. Но я хочу вам все рассказать. Понимаете? Хочу рассказать все сам. Я так решил. И меня не интересует, знаете ли вы о моем кошмаре или нет. Я просто хочу рассказать все сам, по доброй воле, чтобы вы поверили в то, что я вам теперь полностью доверяю. Мой отец… мне кажется, я его ненавидел… был настоящим тираном, и я, вспоминая детство, не могу забыть, как он меня бил, и это многие видели… Теперь, — Кейли пожал плечами, — после нашего разговора, эти воспоминания поблекли и не кажутся такими уж важными.
— Я не психолог, — ответил Букхалтер, — но если вас интересует мое мнение, то я полностью с вами согласен, это неважно. Вы давно расстались с детством и стали взрослым…
— Гм. Да-а. Я думаю, что и раньше это было неважно. Просто я сам себе мешал отделаться от этих воспоминаний… Вы помогли мне это понять. Теперь мне кажется, что я вас очень хорошо и давно-давно знаю. Войдите…
— Мы плодотворно поработаем… вместе, — сказал Букхалтер, и его лицо озарила улыбка. — Особенно с «Дариусом».
— Я постараюсь дать своим мыслям абсолютную свободу, ответил Кейли. — Честно говоря, я не возражаю против того, чтобы говорить вам ответы. Даже в тех случаях, когда они носят личный характер.
— Проверим… Хотите взяться за «Дариуса» прямо сейчас?
— Согласен, — ответил Кейли, и в его голосе не чувствовалось ни тревоги, ни подозрений. — Впервые о «Дариусе» мне рассказал отец.
Работа продвигалась легко и эффективно. За вечер они сделали больше, чем за две предыдущие недели. Испытывая глубокое удовлетворение от проделанной работы, Букхалтер заглянул к доктору Муну с радостной вестью, что работа сдвинулась с мертвой точки, после чего отправился домой, по пути перекинувшись мыслями с парой «лысых», работавших в том же издательстве.
Скалистые горы отсвечивали кровавым цветом, прохладный вечерний воздух приятно холодил щеки Букхалтера… Настроение и самочувствие были прекрасны. Он доказал, что дружба и взаимопонимание между обычными людьми и телепатами вполне возможна. Кейли был твердым орешком, но… Букхалтер улыбнулся…
Этель радовалась, в какой-то степени ей пришлось тяжелее, чем ему. С женщинами всегда так. Мужчины вечно озабочены, как бы сохранить свою независимость, а она с приходом женщины, как правило, исчезает. Что же касается женщин-нетелепатов, что же… То, что Этель была в конце концов принята в клубы и женские кружки Модока, говорит в пользу ее блестящих данных. Только Букхалтер знал, сколько огорчений доставляло ей постоянное ношение парика. Она скрывала отсутствие волос, и даже муж ни разу не видел ее без парика.
Затем мысли Букхалтера устремились вперед, в невысокий с двумя пристроями домик на холме, и встретились с мыслями жены… То было гораздо большее, чем поцелуй при встрече супругов-нетелепатов. И всегда в этой приветственной мысли присутствовало чувство ожидания, все усиливающееся и усиливающееся… до тех пор, пока не раздастся щелчок открывающейся двери и они не обнимутся. «Вот, — подумал он, — ради этих минут и стоит быть телепатом».
За обедом радость Букхалтера распространилась и на Эла, сделав его пищу более вкусной, а воде придав привкус старого вина. Слово «дом» для телепатов имело гораздо более глубокий и волнующий смысл, чем для всех остальных, ибо включало в себя понятия, неведомые нетелепатам.
«Зеленый Человек спускался с горы. Болотные тролли пытались загарпунить его…»
— Эл, — сказала Этель, — ты по-прежнему думаешь только о «Зеленом Человеке»?
Что-то ледяное, полное ненависти, вызывающее лишь омерзение и ужас, промелькнуло в воздухе — словно град ударил по нежной луговой траве. Букхалтер выронил салфетку и поднял глаза, ничего не понимающий и полностью сбитый с толку. Он ощутил, как мысль Этель сначала отпрянула, а затем коснулась его разума, и постарался хоть немного ободрить ее. Но по другую сторону стола сидел молчаливый, настороженный мальчуган. Он понял, что совершил грубую ошибку, и пытался укрыться в неподвижности. Его разум был еще слишком слаб, чтобы поставить сколько-нибудь надежный, барьер. Прекрасно понимая это, он сидел совершенно спокойно, ожидая, пока эхо мыслей разобьется о стену молчания.
Букхалтер, пока этого не произошло, прервал тишину:
— Продолжай, Эл, — затем поднялся.
Этель хотела что-то сказать, но он не разрешил.
— Подожди, дорогая. Поставь барьер. Пожалуйста, не слушай.
Он мысленно нежно погладил ее, затем взял Эла за руку и вывел его во двор. Эл наблюдал за отцом краешком испуганных глаз.
Во дворе Букхалтер сел на скамейку, усадив сына рядом. Сначала он не мог успокоиться и говорил сбивчиво, не совсем ясно. Но этому была и другая причина; он не хотел убирать слабый барьер, созданный мальчуганом. Но ничего не получалось и пришлось…
— Странно так думать о родной матери, — продолжил он. Странно так думать обо мне. Телепату упрямство и некомпетентность видны лучше, но тут речь не о том, в тебе только холод и злоба.
«И это плоть от плоти моей, — с грустью подумал Букхалтер, глядя на сына и вспоминая свою молодость. — Не мутация ли привела его на этот дьявольский путь?»
Эл сидел, насупившись.
Букхалтер вновь прикоснулся к разуму мальчика. Эл попытался вырваться и убежать. Но отец держал его крепко. То был инстинкт, а не разумная мысль — ведь телепаты чувствовали на очень больших расстояниях.
Букхалтеру не хотелось насильно вторгаться в разум сына насилие всегда остается насилием и оставляет неизгладимые шрамы. Но иного пути не было… Букхалтер долго искал… Иногда он бросал в мозг Эла слово-ключ, и в ответ получал волны воспоминаний.
Наконец усталый и полный отвращения к самому себе Букхалтер разрешил сыну уйти, а сам остался сидеть и наблюдать за тем, как красные отблески солнца умирают на горных вершинах. Наступала ночь. Человек — дурак, он непременно должен быть дураком, иначе бы он с самого начала понял всю бессмысленность своего плана.
