— Привет вам, люди и звери! Прошу к столу, — глаза Отшельника вдохновенно блестели, топорщилась припудренная мукой борода. — Знайте: я спек хлеб!
— Здравствуйте, Франсиск Абелярович. Это вент Оум.
— Вент? — Отшельник и глазом не моргнул. — Отлично, накормим и вента. Садись, мальчик. — Оум залез на скамью и присел на корточки. Отшельник достал завернутый в холстину каравай, положил его на стол и бережно развернул. — Вы пока смотрите на него, а я схожу за молоком.
Каравай, в обхват, высокий и пышный, источал тот самый удивительный запах, который вывел их из леса. Румянилась чуть присыпанная мукой корочка, круглились ноздреватые бока. Жужжала над ним, не решаясь сесть, удивленная пчела. Каравай притягивал взгляды, на него можно было смотреть бесконечно, открывая все новые достоинства: он был таким, каким и должен быть, — округлым, естественной формы, которая образуется сама по себе…
Отшельник принес из пещеры полный кувшин, четыре глиняные кружки и поставил все на стол.
— Свежий хлеб любит, когда его едят с холодным топленым молоком, — он разрезал каравай, как арбуз, от центра, накрошил хлеба в плошку, залил молоком и отнес собаке. Потом перед каждым была поставлена кружка с молоком и положено по ломтю хлеба.
Вент, не дотрагиваясь, осмотрел свой кусок, указал пальцем на остатки каравая и посмотрел каждому в глаза.
— Хлебушко, — сказал Отшельник.
И все молча стали обедать. Над ними, вынужденный питаться личинками, обреченно колотился башкой о сосну пестрый дятел.
Поев, Нури смел на ладонь крошки от своего куска и бросил их в рот. То же сделали остальные. Оум поднял брови, уши и щеки его задвигались, взбугрились вены на шее, и он хрипло, по слогам произнес свое первое слово:
— Хле-буш-ко…
Потом все вместе вымыли посуду, улеглись на берегу и стали думать. А что, можно ведь просто полежать и подумать. Просто так.
Нури, например, думал о том, что завтра нужно показать вента Оума Аканиусу — врачу городка ИРП. И о том еще думал Нури, можно ли реставрацию природы считать законченной. Если полагать, что человек действительно последнее и главное, чего достигла природа, то, пожалуй, можно. В массиве появились первобытные люди. И мы сейчас у самых истоков нового зарождения человека. Факт, свидетельствующий о поразительной мощи природы, предоставленной самой себе…
Если бы эти мысли он высказал вслух, то Отшельник, в миру Франсиск Абелярович Судьба, зоопсихолог, много лет посвятивший изучению характера и быта сытого хищника, сказал бы, наверно, так:
— Не будьте фетишистом, мастер Нури. Природа сильна, не спорю, но венты результат нашего вмешательства. Я бы сказал, непредсказуемый результат разумного и осторожного вмешательства поумневшего человечества в дела природы. Доказательство того, что мы, люди, действительно сумели тысячекратно ускорить эволюцию. Слава нам, людям!
Но Отшельник ничего этого не говорил. Он лежал на спине и смотрел в синее небо на медленно плывущий дирижабль-катамаран. Соединяющая его серебристые корпуса смотровая площадка была полна народу. Двести экскурсантов глядели вниз и сладко завидовали.
— Собачка возле льва… — донесся сверху женский голос.
Варсонофий приоткрыл один глаз. На царской морде его было написано: «А ну вас всех… Только спать мешаете».
Гром тоже дремал, и снилось ему, будто он еще щенок, и Старший несет его на руках, и ему хорошо и сытно, и он дремлет под теплой ладонью.
Олле думал о том, что в условиях поточного производства жизненных благ каждый отход от стандарта желателен и что молодец Франсиск, который придумал себе такое замечательное хобби: печь хлеб. И кормить путников, которые голодны.
— А пластмассовую мебель, — неожиданно сказал он, — мы все равно разрисовываем под дуб.
Вент Оум вспоминал орнитопланы на светлячковой поляне, их распластанные крылья и вздрагивал от предощущения полета. Он тогда прошел мимо, подавив желание коснуться оперения чудных птиц. А подавленное желание, я вам скажу, еще хуже отложенного.
— Зачем спешить? — философски сказал Олле, ни к кому не обращаясь. — Здесь хорошо пахнет хлебом, здесь озеро и песок, лес и трава. Здесь следует провести день, заночевать, а завтра, как солнце взойдет, выйдем и к полудню будем дома, а?
Естественно, так и сделали.
На окраине городка ИРП, возле стадиона, их встретил конь. Золотой, с тонкими ногами, свисающей до земли гривой, с глазами влажными и добрыми. Он уткнулся в плечо Олле, постоял так с минуту. Вент обошел его кругом, дивясь красоте невиданного зверя. Сердце его раздвоилось между прекрасным конем и не менее прекрасной собакой.
А Нури торопил всех в нетерпении. Межсезонье, воспитанники разъехались по домам, но в детском саду оставались ребятишки сотрудников ИРП, и за три дня, что воспитатель Нури их не видел, душа его изболелась, и он казнил себя еще и потому, что мало думал о них за время отсутствия.
И вот они увидели площадку между сосен, увидели, как трехлетние малыши, голенькие и в панамках, сосредоточенно строят замки из желтого песка. А между ними — Нури не поверил глазам своим — сидел, на коленках и тоже в панамке, питекантропий малыш и неумело улыбался.
