В словах друга Гарию послышались обвинительные нотки. Сам он машиной времени не пользовался, но о станции на Луне и лекарстве от язвы тоже не задумывался. А о чем задумывался? О работе. О жене.
В самом деле, а чем наполнена его жизнь? Радостью и смыслом? Гарию вдруг сделалось тоскливо.
– Мы безнадежны, – сердито продолжал Энти. – Мы – просто брак эволюционного процесса, никчемный паразитарный вид, и ничего более. Скажи, кто приедет в дома, которые ты спроектировал? Кто займет места, где раньше работали мы? Все эти опустевшие кинотеатры, магазинчики, прачечные… Что еще займут чужаки?
– Нет никаких чужаков, – поморщился Гарий.
– Нет, – буркнул Энти. – И «свояков» тоже нет. Пустота и безысходность, вот и все. Наше общество перестает быть, понимаешь? Причем быстрее, чем можно было подумать.
Что-то было в тоне Энти, отчего Гарий насторожился.
– По телевизору этого не рассказывают, – продолжал друг, – а специальную литературу мало кто читает. На наше место приходят другие. Те прорывы, те открытия, над которыми должны были работать наши люди, – их теперь делают азиаты.
Гарий фыркнул.
– Не пфыкай. Мы привыкли быть самыми первыми, самыми пробивными, впереди планеты всей. Но так было до тех пор, пока мы стремились к чему-то, пока горели и вкалывали. Последние двадцать лет мы ничего не делаем, только потребляем и бегаем от реальности. А свято место… сам знаешь. Кто вывел космический радиотелескоп на орбиту? Индусы. Кто создал маму всех бомб? Китайцы. Даже корейцы – и те… плавучую атомную электростанцию загнали в Желтое море. Первыми, лучшими, развитыми теперь будут другие, понимаешь? Мы лишились всего, за что боролись когда-то. А самое мерзкое – что мы даже не заметили этого. Так вот и сдохнем в своих коконах, в полосатых грезах, в розовых соплях несбывшихся желаний!
Гарий молчал. Смотрел на радужные коконы на лавках. Что случилось с этими людьми, если не заботятся даже о собственной безопасности? Силовое поле нельзя разрушить извне, но если развести вокруг огонь – человек внутри кокона погибнет от удушья.
Кто знает, сколько чокнутых ходит каждый день по улицам? Вдруг кому-нибудь придет в голову поджечь одну из лавочек? Неужели тем, кто находится внутри, совсем не страшно?
– Нужно уезжать, – услышал Гарий грустный голос друга, – отдельные люди еще могут спастись, но общество, наше общество – оно обречено. Вот скажи, тебя лично что здесь держит? Только не говори мне про дом и работу. Работа для тебя везде найдется, а дом – зачем он нужен, если тебя там никто не встречает? Брал бы Сонью да и уезжал куда-нибудь. Почему не уезжаешь из этого гиблого места, вот скажи?
– А ты? – спросил Гарий, не придумав ответа. – Ты почему не уедешь?
– Уеду, – сказал Энти и пожевал губами, словно удивляясь собственным словам. – Уеду. Вот увидишь.
Она любила приходить сюда – с этим двором у нее были связаны самые приятные воспоминания.
Она не любила приходить сюда. Именно поэтому. Прошлое – оно ведь не только греет душу, но и бередит ее, присасываясь, как клещ, – и не оторвать, а попытаешься – душа начнет кровоточить.
Сонья выглянула из-за угла пятиэтажки. Так осторожно, словно боялась, что мир, от которого она хотела убежать, исчез.
Ну конечно же, здесь ничего не изменилось.
Закуток деревянного города посреди панельных пятиэтажек. Четыре домика, окруженные потемневшими заборами. Высоченные тополя во дворе.
И скрипучие качели у самого забора, на которых она любила качаться. Альян с четвертого этажа иногда выходил и раскачивал ее сильно-сильно, и Сонья визжала от восторга и страха.
Мимо прошел мужчина, небритый, в помятой одежде – зато в шляпе.
На качели залезла девочка.
Сонья бросила взгляд на окна четвертого этажа. На балконе трепыхалось белье. Альян, наверное, дома. Он не любил выходить во двор, все книги читал. Умный был парень. Но глупый, как все мальчишки.
Даже в это лето, уже студенческое, он все так же оставался глупым мальчишкой. Хотя и совсем взрослым. Но если бы он сейчас вышел на балкон – она бы помахала ему. А он бы степенно кивнул в ответ и вернулся к своим книжкам.
Сонья провела ладонью по шершавому стволу тополя. Посмотрела сквозь листву на небо и медленно прошла мимо качелей, на которых качалась девочка. Улыбнулась ей. Девочка улыбнулась в ответ.
Время, когда дети не боялись улыбаться незнакомым взрослым… Почему оно ушло?
В нескольких шагах от качелей стояла скамейка, и Сонья присела. Она не помнила, с какими мыслями делала все это в тот, другой день, в который возвратилась сегодня. Почему она сидела на этой лавочке, кого ждала?
Воздух здесь был особенным: прямо над скамейкой склоняла ветки яблоня, словно приглашая сорвать сочные плоды.
Они волшебно пахли – ушедшим временем. Ушедшим детством.
Сонья вспомнила, как вместе с мальчишками сигала через забор, чтобы нарвать полную майку самых сладких и вкусных яблок. А потом они бежали на берег и, вывалив плоды на землю, вытирали их краешком маек. И вонзали зубы в краснобокую мякоть, и во все стороны брызгал сок – настоящий яблочный сок, а не тот, что продают сейчас в пластиковых пакетах.
…Яблоневые сады вырубили, когда сносили деревянные дома, чтобы построить на их месте очередную панельную многоэтажку.
Но Сонья этого не увидела – она уехала из города раньше.
Как только снег сошел, сразу на нескольких окраинах города началось строительство поселков, каждый из которых мог вместить до пятисот человек. Гарий получил солидную премию за быструю работу и хитрый способ сэкономить на материалах для теплоизоляции.
В последний раз ему выдавали такую большую премию полгода назад, как раз перед годовщиной свадьбы. Он прибавил то, что у него было скоплено, и купил, болван, по машине времени себе и жене. Как подарок на годовщину. Ему это казалось отличной идеей.
Он так и не узнал точно, кто же будет жить в спроектированных его отделом поселках. Гарию казалось, что этих людей, кем бы они ни были, можно запросто разместить в опустевших домах города. Ведь они же опустели? Ведь куда-то делись все те люди, что разносили газеты, пекли пончики на улицах, работали в аптеках и магазинах – тогда, в прошлой жизни города, пару лет назад.
А может быть, эти люди никуда не пропадали – просто они перестали печь пончики и продавать лекарства, а забились каждый в свою нору, отгородились от мира прозрачно-радужным коконом и считают себя вполне счастливыми.
