С наступлением ночи на небосводе высыпали звезды. Кормчий правил по Большой и Малой Медведицам, матросы пели незнакомые песни, а остальные разглядывали плескавшихся в волнах рыб, что распространяли вокруг себя тусклый свет. Картер лег спать в полночь, а проснулся на заре и отметил, что солнце несколько сдвинулось к югу. Второй день плавания он посвятил тому, чтобы сойтись поближе с моряками и разговорить их. Осмелев, он начал спрашивать о холодном и сумеречном Инкваноке, об ониксовом городе, о непреодолимой горной цепи, за которой якобы лежит зловещее плато Ленг. Моряки поведали ему о своей печали, о том, что во всем Инкваноке не сыскать ни единого кота и виной тому, должно быть, близость проклятого Ленга. Они охотно отвечали на вопросы Картера, но едва тот упоминал холодную пустыню, сразу стушевывались, замыкались в себе и угрюмо замолкали.
В следующие дни они рассказывали Картеру о копях, на которые тот будто бы направлялся. Копей было не перечесть, ведь оникса требовалось очень и очень много: из него были возведены все города Инкванока, им торговали в Ринаре, Огротане и Селефаисе, его меняли на пользовавшиеся большим спросом товары из Трана, Иларнека и Кадатерона. Один рудник, громаднее всех остальных, располагался на крайнем севере, чуть ли не на границе холодной пустыни, существование которой люди Инкванока отказывались признавать; это из него добыли в незапамятные времена те глыбы оникса, о чьих потрясающих воображение размерах напоминали теперь зияющие пустоты в драгоценной породе. Кто вырубил те глыбы и куда их потом переправили, сказать было невозможно, однако при всем при том сочли за лучшее во избежание всякого рода неожиданностей и неприятностей оставить эти копи в покое. Моряки уверяли, что ныне там никто не появляется, за исключением воронья и легендарной птицы шантак. Картер призадумался, ему вспомнились древние предания, гласившие, что замок Великих на вершине неведомого Кадата – из оникса.
С каждым днем солнце вставало все ниже и ниже над горизонтом, а туманы становились все гуще. Затем солнце исчезло вообще, на целых две недели; корабль плыл сквозь колдовские сумерки, светло-серые днем и серебристые ночью. На двадцатый день плавания впереди показалась торчащая из моря скала – первый признак суши с тех пор, как пропал из виду Аран; Картер спросил капитана, как она называется, и услышал в ответ, что названия у нее нет и что ни одно судно не отваживается подойти к ней сколько-нибудь близко из-за звуков, что раздаются с наступлением темноты. Когда пали сумерки, от скалы, словно подтверждая слова капитана, донесся заунывный вой, и пассажир порадовался тому, что галера находится на достаточном удалении от гранитного острова. Матросы молились, пока корабль не отошел настолько, что вой стал не слышен по причине расстояния, а Картера в ту ночь мучили кошмары.
На второе утро на восточном горизонте замаячил горный кряж. Узрев его, моряки затянули веселую песню, некоторые опустились на колени и принялись молиться, и Картер понял, что галера приближается к Инкваноку и скоро пришвартуется к базальтовому причалу. К полудню стало возможным различить береговую линию, а три часа спустя на севере проступили из мглы похожие на луковицы купола и затейливые шпили ониксового города. Древний Инкванок производил весьма внушительное впечатление: черные с золотой инкрустацией стены домов, множество ворот, арки которых венчали бюсты божеств, исполненные столь же искусно, как и лик в склоне Нгранека, шестнадцатиугольная главная башня с балконом – как пояснили моряки, Храм Древних. Еще они прибавили, что верховный жрец этого храма изнемогает под бременем тайн, в которые посвящен. Инкрустация на стенах многооконных строений поражала воображение: замысловатые рисунки, конуса, пирамиды, прочие геометрические фигуры, пересечения, наложения, переплетения.
Время от времени над городом проплывал колокольный звон, которому всякий раз отвечали рога, виолы и сливавшиеся в хоре голоса. Треножники на галерее храма изрыгали пламя – жрецы, а заодно с ними и простые горожане, соблюдали правила, изложенные Великими на скрижалях, более древних, нежели Пнакотические рукописи. Когда галера миновала базальтовый волнолом и вошла в гавань, послышался шум, обычный для портового города, и Картер увидел на набережной моряков, купцов и рабов. Моряки и купцы явно относились к тем, чей род вел свое начало от богов, а вот рабы, низкорослые и узкоглазые, по слухам, явились в Инкванок из долин за зловещим плато Ленг, то ли обогнув, то ли каким-то образом перевалив через поднебесный хребет. На длинных причалах вовсю торговали всякой всячиной.
Галера пристала. Команда быстро покинула ее и направилась в город. Улицы этого города были вымощены ониксом, некоторые из них отличались прямизной и широтой, прочие были извилистыми и узкими. Дома на набережной уступали высотой всем остальным, однако здесь висели над дверями золотые символы, означавшие, что дому покровительствует то или иное божество. Капитан галеры привел Картера в таверну, где собирались моряки со всего света, пообещал показать ему завтра достопримечательности сумеречного города и отвести в таверну рудокопов у северной стены. Наступил вечер, зажглись бронзовые светильники, моряки запели о далеких краях. Но когда зазвонил колокол храмовой башни, они перестали петь, склонили головы и молчали, пока не стихло последнее эхо. В сумеречном городе Инкванок – свои обычаи, и нарушать их никто не собирался, опасаясь скорого и ужасного возмездия.
Картер окинул взглядом залу – и вздрогнул: в укромном уголке притаился в тени тот самый купец из Дайлат-Лина, который, если верить молве, торговал с жителями зловещего плато Ленг и которого чураются все здравомыслящие люди; да, купец, якобы имевший дело с верховным жрецом, чье лицо скрывает желтая шелковая вуаль, обитающим в одиночестве в доисторическом скальном монастыре. Этот купец искоса поглядывал на Картера, когда тот расспрашивал дайлатлинцев о холодной пустыне и неведомом Кадате; его присутствие в сумеречном Инкваноке, столь близко от чудес севера, порождало в душе смутную тревогу. Картер хотел было заговорить с ним, но тот ухитрился незаметно ускользнуть. Кто-то из моряков позднее сообщил Картеру, что купец появился в городе с караваном яков, привез огромные и очень приятные на вкус яйца легендарной птицы шантак, которые, судя по всему, намеревался обменять на яшмовые кубки из Иларнека.
Наутро капитан галеры привел Картера к храму, что располагался, вместе с обнесенным стеной садом, на просторной площади, от которой, подобно спицам в колесе, разбегались во все стороны улицы Семь ворот сада – арки с резными ликами богов, которые никогда не запирались, и каждый, кому хотелось, мог побродить среди деревьев по дорожкам, вдоль которых расставлены были пьедесталы с бюстами, заглянуть в скромные святилища мелких божеств. Когда звенел колокол, из семи сторожек у семи ворот звучали рога, виолы и человеческие голоса, а из семи дверей храма выступали семь процессий – жрецы в масках и черных плащах с капюшонами, державшие перед собой, на расстоянии вытянутой руки, золотые чаши, над которыми курились дымки. Шагали они весьма странно: не сгибая ног в коленях, постепенно выстраивались в одну длинную колонну, направлялись к семи сторожкам, вновь разделялись, заходили внутрь – и пропадали. Кое-кто утверждал, что сторожки соединены с храмом подземными коридорами, по которым возвращаются жрецы; правда, уверяли также, что ониксовые ступеньки уводят из сторожек в земные недра, к непостижимым тайнам, но лишь немногие отваживались намекать, что жрецы в масках – вовсе не люди.
Картер не пошел в храм, поскольку путь туда был заказан всем, кроме Короля-под-вуалью. Однако прежде чем он успел покинуть сад, прогремел колокол, запели рога и виолы, потянулись вереницами к семи сторожкам жрецы в масках, и, глядя на них, странник невольно содрогнулся от страха, какой люди внушают отнюдь не часто. Выждав, пока не исчезнет последний из жрецов, Картер покинул сад, поторапливаемый капитаном галеры, который повлек его к прекрасному дворцу Короля-под-вуалью.
Улицы, что вели ко дворцу, были узкими и крутыми, все за исключением той, по которой король и придворные ездили на яках или на влекомых яками колесницах. Картер с капитаном выбрали именно ее, прошли между инкрустированных золотом стен, под балконами, откуда доносились звуки музыки или пряные ароматы, миновали огромную черную арку и очутились в садах развлечений монарха, чей дворец, знаменитый своими высокими стенами, могучими башнями и многочисленными куполами-луковицами, возвышался впереди. У Картера захватило дух от окружающей красоты: ониксовые террасы, колоннады, клумбы, ряды деревьев в цвету, золотые шпалеры, бронзовые урны, треножники с резьбой, статуи из черного с прожилками мрамора, настолько правдоподобные, что казались не изваяниями, а живыми людьми; выложенные базальтом водоемы со светящимися рыбами, птицы, сверкающие переливчатым оперением, изумительный орнамент огромных ворот из бронзы, цветущие лозы на стенах – все это вместе создавало картину, превосходившую прелестью действительность и непривычную даже в стране сновидений. Чудилось, что под серым сумеречным небом словно воплотились чьи-то грезы, невыразимо дивные и потусторонние, особенно в сочетании с видом на королевский дворец и далекий непреодолимый горный хребет.
