А потом глаза приходилось отводить: и корабль требовал внимания, и держать голову запрокинутой к высоченному мосту было неудобно… Да, по правде говоря, и передавить офицера спецназ взглядом тоже не так-то просто. Особенно для тех, кто всю жизнь только по Игре и сражался, кто вместо слова "убить" говорил обычно "вынести", понимая под выносом всего лишь выход соперника на оговоренный срок из игры. В точности, как детишки в песочнице.
Так Алин Адрен отбрасывал и отбрасывал нервные, равнодушные, настороженные, горестные и другие взгляды, пока, наконец, не споткнулся сам. Полоснувшие по нему глаза словно огнем обожгли. В отличие от всех остальных, неизвестный противник не рассматривал Адрена долго. Словно заранее знал, что подняв глаза именно к этому столбику на мосту, увидит там не кого-нибудь, а самурайского капитана, и поэтому взгляд должен быть заряжен всей, имеющейся в запасе, ненавистью.
Зрительного поединка не произошло. Адрен проморгался и принялся оглядывать корму последней галеры, откуда прилетел столь грозный привет. И, конечно же, ничего необычного не увидел. Несколько крепких молодых парней тянут пришитую к углу паруса веревочку — кажется, она называется шкот… Какой-то коренастый мужчина средних лет… Толстый? Нет, именно коренастый — листает большую книгу и что-то пишет. Вот второй принимает книгу, расписывается… Э, да они же передают вахту, и расписываются в журнале! Мост высокий, галера проходит под ним, не убирая мачт, и вот уже скрывается из виду. Перебежать на другую сторону? Алин Адрен поразмыслил, и решил, что не стоит.
Срок отпуска-увольнения завершался через шесть часов. Заполнить это время было нечем. Адрен живо вспомнил училище, тем более, что не так давно его и окончил. Правда, уже с третьего курса будущие офицеры имели право на свободный выход в город, и всю неделю мечтали, как будут разносить кабаки. Но и командиры тоже помнили радостную курсантскую юность, а потому два-три дня перед выходными, особенно в хозяйственный день, заваливали курсантов работой так, что в самый выходной становилось вовсе не до кутежа: хоть бы отоспаться!
Гулять по захваченному городу Адрен не собирался. Суровых приказов об этом не издавали, но никто из самураев не испытывал желания расхаживать в одиночку по улицам, на которых взбесившийся красильщик чуть было не угробил целое патрульное отделение. Однако разрядка требовалась; командование выставило постоянный пост из десяти человек возле ближайшего к базе кабака, и свободные от службы солдаты каждый день плотно оккупировали все столики в нем. Хозяин поначалу пробовал сопротивляться, но ему сломали пару ребер и отправили в больницу. Преемник счел за лучшее повиноваться, однако обслуживал самураев с такой сумрачной рожей, что и его ровно через два дня вежливо попросили исчезнуть. Только третий содержатель таверны, сам нанявшийся на работу, не проявлял ни ненависти к захватчикам, ни вообще каких-либо чувств. Он бесстрастно выполнял заказы, жестами отдавал распоряжения слугам — вел дело, словно ничего не случилось. Конечно же, контрразведка принялась вертеть энтузиаста так и этак. Стало известно, что человек пришел откуда-то с Железного Кряжа, из тех мест, где Луфиенскую культуру уважают. Тут контрики, наверное, хлопнули себя по лбу и хором сказали: "Да это же наш союзник, ниндзя из Кога-рю!" — и все стало на свои места. Правда, слежку за хозяином не отменили, но открылось ли что-нибудь новое, слухи пока не доносили.
Вот к забегаловке, которую, в лучших традициях древних боевиков, содержал замаскированный ниндзя — о чем, в свою очередь, все догадывались, но молчали, тоже в лучших традициях героического эпоса — и направился Алин Адрен. В конце-то концов, за двенадцать дней он не просто остался жив, но и взлетел до капитана, и уж это отметить следовало точно.
Однако с выпивкой капитану упорно не везло. То есть, алкоголь на планете был. Но какой-то странный. Или хозяин забегаловки не разбирался в вине, или ниндзя сакэ Сакэ — старинная японская рисовая водка. В языке Луфиена мужского рода, напр. "Мой сакэ кончился". разучились гнать, или еще что. Ни одного привычного коктейля здесь не умели толком составить. Вкуса в коньяках не понимали вовсе. Общее впечатление возникало такое, как будто выпивка имела право на существование, но не занимала сколько-нибудь заметного места в жизни. Алин Адрен видел проповедников трезвости — те воевали с зеленым змием в открытую. Видел и откровенных чревоугодников, с неприятным для восприятия чавканьем смакующих собственные проблемы. А теперь вот увидел и третье дно той же бутылки. Предлагали выпить и хозяину — он, конечно же, соглашался, кивал, но бормотал что-то наподобие: "Да-да-да, конечно, непременно, только не сейчас, чуть позже." Позже хитрый ниндзюк отыскивал неотложное дело или срочный заказ — и выскальзывал из сети, не глотнув ни капли. Алину рассказывали, что колонисты пьют, как все люди, взять к примеру хоть зерновые районы — но сам капитан что-то так ни разу и не увидел пьяного колониста. Меру они знали, что ли?
Впрочем, уж сегодня Адрену было наплевать на меру и вкус. Нарезаться до поросячьего визга, и пусть все идет синим пламенем! То есть, горит своим чередом! С такими мыслями капитан быстро усадил за свой стол пехотного майора, двух пилотов, еще какого-то лейтенанта спецназ — и дело пошло. Компания все разрасталась и разрасталась; гул в голове и вокруг становился все громче. На миг прорезался относительно трезвый голос; капитан заинтересованно вслушался:
— Понимаешь, я в мегаполисе вырос… Кругом стоэтажки, машины, машины… Первую девушку привел в "братскую могилу". Это такие отели, где дают место только для одного человека, буквально — пенал. Метр на метр на два. Зато на входе никаких людей тоже. Кредитку в автомат — и никто ни о чем не спросит. Кувыркайся всю ночь, если места хватит, конечно. Как мы там вертелись… Утром вылезаем — изо всех клетушек соседи парами лезут. Такие же, как мы, первопроходцы. А снаружи бетон, бетон, бетон. Ни сесть, ни лечь… Здесь как высадились, и небо — до упора. Ночью звезды видно!
Гулко бухнул чей-то утробный смех, поглотив продолжение рассказа. Алин ни с того, ни с сего вспомнил сокурсников по училищу. Всего только двенадцати дней хватило судьбам, чтобы разойтись далекодалеко в стороны. Еиси Нагамори — погиб, а ведь больше всех надежд подавал. Хитаро Сугороку — как будто справляется, и даже мелькнул слух, что представлен к повышению. На войне быстро продвигаются вверх, да, впрочем, и вниз. Вниз — как тот придурок, которого в Роси вилкой закололи. Тьфу, дрянь, даже имя вспоминать не хочется… А вот Тенгвар Соримадза, наверное, пока даже не высадился на планету, вертится где-то на орбите в душном, провонявшем потом трюме транспортника, ждет приказа. Это здесь хорошо: ветер, тепло, солнце, облака, дождь…
