— С этого начал, — сказал Леон. — Только ногти зря обломал. Тут земля словно камень.
— Зря не попытался сбежать по дороге сюда. Не скажу, что на убийства у них наложено вето, но, по-моему, убивают они неохотно. В общем, неплохие люди. В случае попытки к бегству тебя скорее всего постарались бы поймать и вернуть. Считай, упустил шанс.
Леон только махнул рукой. Какой там шанс сбежать! Сейчас — да, вероятно, не упустил бы и намека на шанс, а тогда, когда едва брел под конвоем, спотыкаясь, и особенно когда конвойные тащили привязанным к палке, словно куль… Что понапрасну чесать язык — невозможное невозможно.
— Ты-то почему не сбежал?
— Поначалу пытался, потом привык. Это они думают, что я пленник. Скафандр мой отняли и бросили, потому что активная масса не горит… Наивные, неумные люди, даже трогательно. А я только у них по-настоящему выспался. Да я здесь в тысячу раз свободнее, чем на «Основе Основ»!
Расчесанная физиономия голой образины сияла самодовольством. Вместо ответа Леон сплюнул.
— Когда начнется, попробуй прижаться ко мне как можно плотнее, — предложил Фрон, не обращая внимания на реакцию Леона. — Иногда это помогало. Пароль в моем черепе — он на одного, но ты все же попробуй. Что не подцепишь чесотку, не обещаю, но лучше уж чесаться, чем заживо гореть.
— А когда начнется? — спросил Леон.
Фрон пошевелил губами, что-то высчитывая.
— Завтра, я думаю. Не раньше рассвета, не позже полудня. До зоны очистки отсюда уже рукой подать.
— Прижаться — поможет?
— Пока только одному и помогло, — честно признался чесоточный. — Его только обожгло всего, он потом еще два дня жил… Э, ты чего? Ты не набрасывайся. Что могу, то и предлагаю.
— Спасибо, — ядовито хмыкнул Леон. — Тронут.
Помолчали.
— Надеюсь, ты не собираешься меня придушить, чтобы самому воспользоваться Паролем? — вдруг спросил Фрон, вперив в Леона подозрительный взгляд. — Вынужден предупредить, что извлечь его из моего черепа без хирургических инструментов и некоторых навыков тебе не удастся, а уж имплантировать себе — тем более… А? Не собираешься? Вот и хорошо.
Леон не ответил.
— Прости, если я кажусь тебе немного бессердечным, — продолжил Фрон после паузы. — Видишь ли, ты у меня не первый товарищ по несчастью, так уж получилось. И даже не десятый.
Перед закатом произошло то, на что Леон втайне надеялся с первого дня заточения и чего позднее начал бояться до озноба, не смея окончательно признаться себе в этом: дверь скрипнула петлями и отворилась. Фрон, не переставая чесаться, немедленно осклабился. Вошедший показал на Леона духовой трубкой.
— Ты. Выходи.
Рук не связали, но конвоировали предельно плотно, лишая последней надежды на возможность побега. У каждого из конвойных на груди болтался амулет, изображающий детеныша Железного Зверя.
Жгло глаза непривычным светом. На небе проступал бледный Великий Нимб — узкий, как лезвие, но все-таки на юге, а не на севере; до экватора по-прежнему далеко. Велик Простор…
От свежего воздуха кружилась голова.
Странная деревня, и, похоже, Фрон не ошибся. Наглухо заколоченные дома с забитыми ставнями на окнах. Ни судачащих женщин, ни играющих детей. Десяток-другой молчаливых охотников и никого более. Урожай на огородах собран — заметно, что наспех — и вывезен неизвестно куда.
Пусто и в Хранилище. Отчетливо видно: Знания, презрительно называемые Умнейшим замшелыми байками, вынесены отсюда совсем недавно, на полках почти нет пыли.
Прохладный полумрак ласкал глаза. В Хранилище Леона не втолкнули — ввели, что удивило. Сесть, однако, никто не предложил.
Шамкающий старушечий голос осведомился:
— Ты — Леон?
Леон кивнул, озираясь. Кроме двух конвойных, вошедших следом за ним, в Хранилище находились еще двое: сухонькая старушенция в опрятном сари, с отягощенной огромным амулетом морщинистой шеей, и жирный мужчина средних лет, напомнивший брюхом Полидевка, а брюзгливым лицом — Париса. Похоже, тоже шептун. А старуха — явно Хранительница, и не деревенского ранга. Окружная, не ниже.
Плохи дела, подумал Леон.
— Вы двое — выйдите.
Конвойные безропотно удалились. «Шептун, — с внезапно нахлынувшей тоской подумал Леон, чувствуя, как под взглядом жирного его воля — воля вождя! — становится мягкой, как древесная сердцевина. — Шептун, и сильный».
Сейчас без приказа жирного он не смог бы шевельнуть и пальцем.
— Так это твоим именем Зигмунд, прозванный Умнейшим, увлек людей на севере к отступничеству от законов Простора? — прошамкала старуха.
Леон кивнул.
— И это ты со своими подручными убил Хранителя Столицы?
Леон помотал головой. Лицо жирного искривила презрительная ухмылка.
— Он не убивал, но лишь потому, что ему помешали. Я вижу, как это было. Он стрелял. Чужак Зигмунд предпочел принять на себя его стрелку. — Жирный неприятно рассмеялся. — У него были свои виды на этого молокососа — символ отступничества должен иметь чистые руки!
— Молокосос, — повторила понравившееся ей слово старуха. — Молодым всегда тягостна мысль о смерти. Но ты отступник, к тому же вообразивший себя вождем отступников, и поэтому должен умереть. Если только…
— Погоди, — прервал жирный и, приложив руку к сердцу, наклонил голову. — Я не вправе прерывать тебя, Дея, и прошу прощения за дерзость. Но я чувствую, что у нашего гостя Леона накопилось несколько вопросов. Может быть, нам есть смысл сначала выслушать его?
Хранительница сделала знак, и Леон почувствовал себя легче. Жирный ослабил невидимые путы.
— Спрашивай.
В голове, сдавленной чужой волей, не было и намека на мысль.
— Э-э, — сказал Леон, страдая. — М-м… — Голову все же разжало. — Кто вы такие?
— А кого тебе надо? — Жирный осклабился.
— Вы представители командования? Я буду говорить только с вождями зверопоклонников!
Жирный и старуха переглянулись. Старуха, чей запавший рот был похож на прямой тонкий шрам, скривила его в мимолетной улыбке. Что-то показалось ей забавным.
— Ты испорчен Зигмундом, вождь отступников Леон. Мы не поклоняемся Железному Зверю, а лишь принимаем его как волю Нимба, если хочешь — как неизбежную расплату за человеческое несовершенство. Когда-нибудь это должно было случиться, поколения Хранительниц знали об этом из текстов времен Сошествия. Усугубляя несовершенство, вы приближаете общий конец, поэтому между нами нет и не может быть мира. А вожди? Вожди бывают у отступников, охотник Леон. Вспомни свою жизнь до отступничества. Человек Простора свободен, и именно поэтому он человек. У нас есть лишь Хранительницы, олицетворяющие собой мудрость прошедших счастливых веков, и Хранитель, — Дея кивком показала на жирного, — ученик и наследник Хранителя Столицы, которого вы убили. Нет прощения злу на Просторе!
— Он не убивал, — напомнил жирный.
— Поэтому мы с ним и разговариваем, — прошамкала старуха.
Спектакль, подумал Леон. Видел я одну Хранительницу, видел и Хранителя. Власть и власть! Упоение властью до последнего часа, до последнего клочка земли, еще не выжженного очисткой. Болтовня о свободе — сказочки для дураков. А если и свобода — то для чего? Чтобы до каждого свободного рано или поздно добрался зауряд-очиститель?
Чужая воля все еще держала его, но уже слабее. Леон почувствовал, что может напрячь мышцы. Кинуться на жирного? Э, что мечтать. Шептун скрутит его в момент, не дав сделать прыжка.
Играть. Тянуть время.
— Как вы узнали, что я здесь? — спросил Леон.
— Тебе повезло случайно. Другой отступник, по имени Астил, пожертвовал своим человеком, чтобы доставить вот это послание. — Жирный помахал мятым свитком пчелиной бумаги. — Он угрожает нам, этот Астил. Он — нам!
Жирный опять рассмеялся.
— Твоя жена тоже здесь.
— Хлоя?!
— Она пришла к нам сама, — довольным голосом произнес жирный, — и привела твоих пасынков, как их… Сильф и Дафнис, кажется. Ты был не слишком внимателен к своей жене, охотник Леон.
Так. И Хлоя тут как тут. Успела нажаловаться. И уж конечно, рассказала зверопоклонникам обо всем, что видела и слышала. Почему она, вместо того чтобы попытаться учинить скандал в штабе, отправилась на юг искать на мужа управу? Может, ей кто-то подсказал? Дура, как есть. А одна ли она сбежала из контролируемой области, вот вопрос. Похоже, придется как следует заняться южной границей, чтобы оттуда сюда ни одна муха… Да. Когда вернусь.
А вернусь ли?
Запершило в горле.
Играть! Водить за нос.
— Вы мне хотели что-то предложить, — напомнил Леон, откашлявшись.
Жирный и старуха вновь обменялись взглядами.
— Торопишься, Леон. Но если так тебе удобнее… Слушай и не заставляй повторять дважды. Ты останешься жить. Поверь, нам не доставляет никакой радости отдавать отступников Железному Зверю, хотя они, признаться, не заслужили иной участи. Отступников от законов Простора судим не мы — их судит Великий Нимб и карают посланные им Железные Звери. Но мы готовы принять твое раскаяние, если оно будет искренним. Вместе с женой и пасынками ты будешь жить в деревне вдали от гнева Нимба. Жить точно так же, как ты жил до своего отступничества.
