— Иногда разговариваем. Насколько могу судить, для Антихриста у него амбиций не хватает.
Этот бы аргумент И-Ди Лоутону взять на вооружение, подумал я.
— Поэтому мы постоянно настороже, — продолжал Саймон. — Поэтому Диана остерегается поддерживать контакт с семьёй.
— Из-за того, что Ван Нго Вен может оказаться Антихристом?
— Из-за того, что не хотим привлекать к себе внимания облечённых властью. В свете приближающегося конца времён.
Ну что на такое ответить? Я промолчал.
— Тайлер не один час провёл за рулём, — вдруг вспомнила Диана. — Наверное, в горле пересохло.
Саймон вновь распространил улыбку на всю физиономию:
— О, да, освежить горло перед трапезой. У нас запасы газировки. «Горная роса»…
— Не откажусь.
Он снял, наконец, руку с Дианы и вышел. Диана настороженно прислушивалась, пока его шаги не затихли на лестнице, затем слегка склонила голову к плечу и всмотрелась в меня:
— Дальний путь проделал, Тайлер.
— Ну а как бы я иначе сюда попал.
— Да мог бы и не беспокоиться. Я здорова и счастлива, располагаю всем необходимым для жизни. Можешь передать это Джейсону. И Кэрол. И И-Ди, если его это интересует. В присмотре не нуждаюсь.
— Да я, в общем-то, вовсе не с надзорным визитом.
— Завернул по случаю, привет от родни передать?
— Что-то вроде этого. Рядом оказался.
— Мы не присоединились ни к какому культу. И я не в заточении.
— Что ж, рад за тебя.
— Но ты предполагал что-то подобное?
— Я же говорю: рад за тебя.
Она слегка повернула голову. В глазах заиграло закатное солнце.
— Извини. Ты меня застал врасплох. Раз — и вот вдруг ты перед глазами. Хорошо, что у тебя всё ладится там, на востоке. У тебя ведь всё нормально?
Меня понесло:
— Какое там нормально! Я в параличе! Во всяком случае, такой диагноз поставил твой почтенный папочка. И не только для меня, для тебя тоже. Всё наше поколение в постспиновом параличе. Как только звёзды погасли, так нас и разбил паралич. Мы так и не нашли себя после этого.
— Думаешь, он прав?
— Может быть, в его словах больше истины, чем любой из нас готов допустить. — В общем-то я вовсе не собирался этого говорить, но в любой момент мог впереться Саймон с бутылкой приторной пепсикольной замазки и задавить всё своею стопудовой улыбкой. — Я смотрю на тебя и вижу всё ту же девицу на ночной лужайке, в момент, когда погасли звёзды. Никаких изменений, никакого развития. Так что И-Ди, пожалуй, прав. Двадцать пять лет коту под хвост. Пролетели — и никаких следов.
Диана реагировала молчанием. Тёплый воздух играл прикрывавшей окно тканью, в комнате становилось темнее. Потом, тихо-тихо:
— Закрой дверь.
— Но это… покажется необычным.
— Закрой дверь, Тайлер. Я не хочу, чтобы меня услышали.
Что ж, я осторожно закрыл дверь. Она встала, подошла ко мне, взяла мои руки в свои. От её рук исходила прохлада.
— Конец света слишком близок, чтобы лгать друг другу. Я, конечно, обязательно звонила бы, но здесь четыре семьи в доме и один стационарный телефон, так что всем сразу ясно, кто с кем перезванивается.
— Ну да, Саймон этого бы не допустил.
— Ничего подобного. Саймон бы это принял. Саймон принимает большинство моих привычек, даже капризов. Но лгать ему я не хочу. Не хочу нести такую ношу. И всё же мне этих звонков не хватает, Тайлер. Эти звонки были отдушиной, связью с жизнью. Когда не было ни гроша, когда церковь трещала по швам, когда без видимой причины меня терзало одиночество… Звук твоего голоса был… как глоток свежего воздуха.
— Что ж, теперь обходишься без свежего воздуха?
— Теперь это было бы актом предательства. Проявлением неверности. — Она покачала головой, как бы пытаясь передать мне важную мысль. — Я знаю, что ты думаешь о «Спине». Я тоже об этом много думала. Иногда я представляю себе, что произошло бы с нами, если бы не нагрянул «Спин», как бы мы тогда жили. Мы, ты и я. — Она судорожно вздохнула, густо покраснела. — И если уж в том мире мне жить не суждено, то я хотя бы бросала в него взгляд раз-другой в месяц, звонила тебе, по-дружески беседовала о чём угодно, кроме конца света.
— Ты считаешь это предательством?
— Это и есть предательство. Я отдалась Саймону. Он муж мне в глазах Господа и мирского закона. Если выбор этот и не отличается мудростью, всё же это мой выбор. Пусть я не такая добрая христианка, какой бы мне следовало быть, но я не утратила чувства долга, сознаю необходимость его выполнения, необходимость нести свой крест, даже если…
— Даже если что, Диана?
— Даже если это неприятно. И лучше бы нам не всматриваться в наши жизни слишком пристально.
— Я вовсе не хотел причинить тебе боль своим приездом.
— Понимаю. Но…
— Тогда я не буду задерживаться.
— Останься на ужин. Ради вежливости. — Она опустила руки и упёрлась взглядом в пол под ногами. — Пока есть возможность, я тебе скажу ещё кое-что. Объясню, что к чему. Я не разделяю всех убеждений Саймона. Если честно, то я не верю, что, когда миру придёт конец, праведники поднимутся на небеса. Прости меня Господь, но мне это кажется полной ахинеей. Но что миру придёт конец — в этом я не сомневаюсь. И конец этот близок. Конец нашим жизням. И…
— Диана…
— Нет, дай мне закончить. Дай признаться. Исповедаться. Значит, я верю в то, что миру конец. Я верю тому, что Джейсон сказал давным-давно, что однажды утром солнце вспухнет, запылает и сожрёт нас всех. И я не хочу быть одинокой в то утро.
— Никто не хочет.
Кроме, может быть, Молли Сиграм, подумал я. Молли на пляже с бутылочкой пилюль. Молли и ей подобные. Что они, зря, что ли, бутылочками запасались…
— И я не останусь одна. Со мной будет Саймон. В чём я тебе признаюсь, Тайлер, за что я хочу попросить прощения… Когда я представляю себе тот день, я вижу себя с Саймоном.
Дверь шумно распахнулась. Саймон. С пустыми руками.
— Ужин уже на столе. И большой кувшин ледяного чая для жаждуших странников. Прошу вниз, присоединимся к трапезе.
— Спасибо, с удовольствием. — Я непринуждённо улыбнулся.
* * *
В доме восемь взрослых. Пара Сорли, Дэн Кондон с женой, пара МакАйзеков, Саймон с Дианой. У Сорли трое детей, у МакАйзеков пятеро, так что за большим столом в комнате рядом с кухней уселось семнадцать человек. Рассаживались шумно, весело. Гул висел до того мгновения, когда «дядя Дэн» произнёс благословение. В этот момент все ладони попарно сложились, все головы смиренно склонились.
Правил бал «дядя Дэн». Высокий, вида чуть не похоронного, чернобородый, некрасивый на декоративный линкольновский манер. Благословением своим он как-то умудрился напомнить присутствующим, что накормить странника — дело добродетельное, даже если странник этот припёрся незваным, аминь.
