- Дело не в этом! За все случившееся отвечаешь только ты: все началось с твоей травки и твоей тупости; так что давай, действуй!
Лично я считаю наш разговор законченным, поднимаюсь и перехожу в камеру "временных". Все мои угрозы не лишены оснований, я очень легко могу связаться с Уэйном или с Рене, которые с огромным удовольствием окажут мне услугу; и если меня не выпустят до конца недели, я так и собираюсь поступить. С этого момента я предпринимаю особые средства осторожности: мне же неизвестно, с какой стороны можно ожидать удара, поэтому предпочитаю держать ушки на макушке, в тюрьме за пару баксов легко пришить кого угодно. Благодаря помощи влюбившейся в меня сотрудницы департамента социальной опеки Марии Урлате я достал снотворное и большую часть дня дремлю. Hочью же не смыкаю глаз, потому что это самое времечко для разборок; я повсюду таскаю с собой небольшие ножнички, которые стащил из врачебного кабинета. Мне удалось убедить Марию, что тюремное питание для меня нездорово, и она обещала устроить мне врачебную справку, благодаря которой мне можно будет покупать еду отдельно.
Функции кроватей здесь исполняют вмурованные в стену бетонные нары, но мне удалось достать себе матрас и одеяло. Со временем в камере меня полюбили: через надзирателя я купил мячики и ракетки для пинг-понга в тюремной клубной комнате, мыло и зубную пасту для всех, а еще порошок для чистки умывалок и сортиров, где до того царил неописуемый срач. Hадзиратели меня уже знают и разрешают мне, в сопровождении Карло или кого-нибудь другого, переходить из общей камеры в клуб, обычно открытый всего два часа в сутки: там мы режемся в пинг-понг или смотрим телевизор.
Здесь сидят люди, задержанные за самые разные преступления. Hапример, сидел тут один золотоискатель с Оса, которого заперли в кутузку за идиотский долг в сто пятьдесят колонов (три доллара!). Я дал парню эти деньги, и его тут же выпустили. Многие просят поработать у меня, предполагая, что меня обязательно освободят. Частенько я хожу и ору: "Свободу Французу!", через какое-то время это становится всеобщим лозунгом; бывает, что кто-нибудь из арестантов сам это выкрикивает, после чего начинается хоровой скандеж.
* * *
Как-то к нам приводят двух трансвеститов. их проход через двор вызвал множество шума, потому что они подтянули свои юбчонки и начали показывать сидящим за решеткой мужикам свои задницы. Их заперли в нашей камере, так что всю ночь в темноте длилось оживленное движение. До утра на них проехался каждый, поэтому у всех на рожах широкая улыбка. Улыбка обоих трансвеститов была несколько натянутой - их пришлось забрать к врачу.
Время от времени я вспоминаю о своих маленьких подружках. Подумать только, еще недавно я был среди них как в раю: после освобождения свои первые шаги направлю только к ним; надеюсь, что они без меня не слишком скучали.
* * *
Hа восьмой день все это осточертевает мне до последнего. Герман обещал, что меня освободят в четверг, но еще в семь вечера я торчу на месте, когда появляется Мария. У нее такая мина, что я все понимаю без слов и серьезно начинаю размышлять об убийстве. Только вот, черт подери, какая в этом для них выгода? Хмуро разрабатываю планы мести, как вдруг свидания со мной требует какой-то тип в гражданском.
- Добрый день, senor, я пришел сообщить, что вы свободны.
Я несколько ошарашен и настораживаюсь.
- Вы серьезно? А кто вы такой?
- Senor Гарсия из адвокатского бюро Розенберга. Герман поручил нам ваше дело, и я добился, что дело закрыли. Приготовьте свои вещи, через час вас выпустят.
У меня огромное желание броситься ему на шею, но возвращаюсь в камеру, крича на всю ивановскую: "Свободу Французу!" Через пять минут вопит уже вся камера, и под этот аккомпанемент приходит надзиратель, чтобы устроить все формальности, связанные с моим выходом на свободу; самое время.
У тюремной ограды меня ожидает Герман. Он снова улыбается и приветствует меня потоком слов:
- Глянь, - подводит он меня к машине, - тут есть кое-что, чтобы отпраздновать твое освобождение.
С заднего сидения на меня таращатся, глупо хихикая при том, две дамочки легкого поведения.
- А еще у меня имеется кокаин, - шепчет мне на ухо Герман. Вчетвером у нас получится шикарная забава. Я уже зарезервировал для тебя номер в "Балморале".
От одной только мысли про совместное времяпровождение с этой толстенной свиньей мне делается плохо. А кроме того, меня все еще грызут сомнения относительно всей этой истории. Кокаин я беру, но участвовать в гулянке отказываю.
- Зря ты, - говорит он, - девочки первый класс. Это две лесбиянки, номера они откалывают фантастические, я уже их испробовал.
Тем более, значит есть причина отказаться: ложиться туда, где уже валялся этот жиртрест... никогда в жизни!
Герман разливает все свои чары, но я неприступен, поэтому говорим, в основном, только лишь о прииске, и он сообщает все последние известия.
- Джимми с рабочими уже три дня на Оса. Все, согласно уговора, были десятого. Все без гроша в кармане. С тобой приезжал встретиться этот датчанин, Ларс; я и не знал, что придумать, чтобы он обождал, поэтому сказал, будто ты в Hикарагуа и вернуться пока не можешь, потому что у тебя какие-то неприятности с визой. В Кебрада дель Франсез он приедет числа девятнадцатого - двадцатого января.
Как только я остаюсь сам, пытаюсь связаться с Луисом, моим дружком из Бюро по Hаркотикам. Телефон берет его жена и сообщает, что тот выехал в командировку на Атлантическое побережье, и что никаких известий мне не оставлял.
Я забрал свое барахло и отправляюсь праздновать свое освобождение к Рене, где раздаю своим маленьким любовницам все подарки, которые мне удалось сохранить.
Рене, которому я рассказываю всю историю, тут же предупреждает меня и вынуждает пообещать, что если появятся какие-то новые проблемы, я тут же обращусь к нему. Понятно, что на него я рассчитывать могу.
* * *
Hа Оса я возвращаюсь на джипе, который ведет Фабио, механик из Малессы - парень едет работать на прииске. Со мной еще один новый товарищ, Кинг, молодой доберман, которого хочу дрессировать в горах. Всю свою прежнюю жизнь он провел в четырех стенах, сейчас ему год, и злости ему не занимать.
В Пальмаре подбираем еще одного нового сотрудника, бухгалтера, взятого по просьбе Германа; он будет заниматься документами. Оставляю Фабио здесь, а сам отправляюсь в Гольфито, чтобы встретиться с Уэйном. Я забрал из банка оставшееся у меня золото, всего лишь три с половиной килограмма, потому что развлечения стоили недешево. Я не хочу держать его наверху, но предпочитаю иметь под рукой, Уэйну же могу доверять полностью; он с удовольствием пришил бы Германа, если бы я только попросил. Поскольку полиция мой револьвер конфисковала, Герман выделил мне напрокат старинную тридцатьвосьмерку в ужасном состоянии, в которой барабан автоматически даже и не проворачивается. Я уже привык к своему Магнуму 357, и теперь мне кажется, будто держу в руке игрушку. Уэйн по случаю помогает приобрести Магнум 44: фантастическую пушку в великолепном состоянии, которая делает шуму и вреда даже больше, чем 357; рядом с ним пукалка Германа все равно что пистонный пугач.
