– Вот. – Рокки вытащил из кармана что-то туго завернутое в фольгу и переложил это в мешок. – Это мой чиппер. Не думаю, что Стиай оставил информацию о сканировании Михи в неприкосновенности. Уверен, что даже у опекуна и следов об этом сканировании не осталось. Но я сразу же включил трансляцию на собственную линию. Здесь – вся информация. Я отправлюсь к Сти, а ты займешься Михой. Ее нужно передать Брюстеру. Он, конечно, трусоват, но дело знает. Он даже на домашнем мониторе тебе все разложит по полочкам.
– И что тогда? – прошептал Кидди, глядя на распластавшуюся на мелководье Монику.
– Тогда? – Рокки лег на траву, заложил руки за голову, уставился в небо. – Если он убит из импульсника, тогда компрессия летит ко всем чертям.
– Это психосоматика. – Кидди закрыл глаза. – Я участвовал в испытании компрессии на Луне. Это часто случается: какая-нибудь рана приводит к тому, что, выходя из компрессии, человек жалуется на боль в том же самом месте. Симптомы легко убираются. Обычный психиатр справляется за пару сеансов.
– Психосоматика? – Рокки усмехнулся. – У твоих подопечных были в компрессии серьезные проблемы?
– Да. – Кидди почувствовал рядом шаги и запах влажного тела Моники, но не открыл глаз. – Кое-кто заканчивал жизнь самоубийством. Но эта чертова система не дает человеку даже умереть. Она восстанавливает его.
– Сколько прошло времени? – напряженно спросил Рокки.
– С чего?
– Сколько прошло времени в компрессии с того момента, как хоть кто-то из твоих подопечных получил серьезную травму?
– Три года.
– Вот через три года и посмотри, что станет с ним, – прошептал Рокки. – Мы испытывали с Михой компрессию на себе. Да, да, вошли в ту самую программу, в которую ты отправлял заключенных. Вот только сообразили себе тенистую рощу да прозрачное горное озеро с прохладной водой. Спали в тюремных камерах, ели деликатесы, прекрасно понимая, что едим не продукты, а поглощаем столбики кодов в программном обеспечении. Но это не мешало нам радоваться жизни. Еще и потешались, представляя, как бы все воспринималось, если бы мы шарахнули себя по мозгам системой отбоя памяти и принимали бы все, что вокруг нас, за чистую монету. Ты прости, Моника, но я расскажу все.
Моника зашелестела платьем.
– А потом Миха загрустил. У него на рабочем столе стояла видеокарта с портретом Моники, а запустить в компрессии что-то подобное он не успел. Точнее, попросил это сделать второго администратора, но этот парень, Марк Котчери, обращал всегда внимание только на главное. Он так и сказал мне потом, что это мелочь, а мелочь мешает чистоте эксперимента. Вносит погрешность. Михе стало плохо без этой погрешности. Он даже пытался шутить, чтобы скрыть тоску, говорил, что нужно разработать такой персональный отбой памяти, который позволит ему время от времени отправляться в компрессию, забывая о существовании Моники. Он смеялся, представляя, во что он превратится, если забудет о ее существовании. О твоем существовании, Моника.
– Я слышу, – сказала она.
– А на двадцать седьмой день Миха исчез. Я искал его больше суток. Особо беспокоиться не следовало, я был тогда уверен, что в компрессии нам ничего не угрожает. В конце концов, по каким-то причинам его могли вытащить из компрессии раньше времени, без Михи вообще мало что обходилось, хотя технической стороной больше занимался, конечно, я. Он появился под утро, бледный, взъерошенный, в разодранном комбинезоне. У него была выжжена дыра на груди. Когда я спросил, что с ним случилось, он ответил, что его убил Кидди.
– Бред, – бросила Моника.
– Возможно. – Рокки говорил спокойно. – Хорошо запрограммированный бред, который имеет серьезные последствия для физического здоровья. Миха сказал, что проснулся от ощущения, что Моника где-то рядом. Это чувство было столь острым, что он поднялся и пошел в сторону гор. Он не помнит, как долго шел, но когда добрался до места, уже начинало светать. Твердый камень сменился зеленой травой, которая достигла пояса. Он шел долго, пока не услышал прерывистое дыхание. И он узнал это дыхание. Он сказал, что не спутает это дыхание ни с одним дыханием в мире. Там, в траве, была Моника. Не одна. С тобой, Кидди, с тобой. Ведь это ты называешь женщин «девочка моя»? Стиай потешался над тобой в академии, говорил, что Кидди любят женщины потому, что он называет их девочками. А ведь это удобно, Кидди! Никогда не назовешь ни одну из них чужим именем!
– Рокки! – почти взвизгнула Моника.
– Ладно. – Рокки помолчал. – Миха узнал тебя, Кидди, и тебя, Моника! Подошел почти вплотную, замер, как истукан. А потом прозвучал голос: «Вот я и нашел тебя, негодяй Кидди Гипмор». И в тот же миг оттуда, из травы, ударил выстрел. Тепловой заряд, судя по всему, из такого же импульсника. Когда Миха пришел в себя, у него был ожог на груди. Я подумал, что это от тлеющего комбинезона, хотя он уверял меня, что пламя прожгло его насквозь! Он сказал, что на том месте осталась только трава, которая почему-то была вымазана в крови. Наверное, в крови Михи.
– От выстрела из импульсника не бывает много крови, он сваривает края раны, – пробормотала Моника.
– Откуда ты знаешь? – напрягся Рокки.
– Я… видела, – негромко бросила она.
– Тогда чья же это была кровь?! – заорал Рокки.
– Не знаю. – Моника почти шептала. – Я ничего не помню.
– Я так понял, что мы обсуждаем компрессию? – спросил Кидди. – То есть, образно выражаясь, наведенный сон? Причем наведенный именно вами, то есть корпорацией «Тактика» на собственных сотрудников? У меня достаточно причин чувствовать себя негодяем перед Михой, но я никогда не только не стрелял в Миху, но даже в руках никакого импульсника не держал.
– Это не был голос Михи, – вдруг прошептала Моника. – Может быть, там осталась кровь того, кто сказал эти слова?
– Ты можешь что-то объяснить? – спросил Рокки.
– Нет. – Голос Моники дрожал. – Я ничего не помню. Почти ничего, только голос. Чужой голос, силуэт. Потом все гаснет во тьме. Я даже не могу сказать, почему помню, что рана Михи не кровоточила.
– Но кто тогда был с тобой? – почти выкрикнул Рокки.
– Неважно. – Она вздохнула. – Ведь это был сон.
– Сон? – Рокки ударил кулаками друг о друга. – На двадцать седьмой день, после того как мы с Михой вылезли из капсул и он умчался к Монике, Миха умер.
– Совпадение. – Голос Моники был безжизненным. – Простое совпадение.
– Подождите. – Кидди был вынужден открыть глаза, потому что перед ним вновь встало лицо Сиф с плотно сжатыми губами. – Рокки. Ты сказал, что голос прозвучал. То есть эти слова произнес не Миха. Может быть, это сказал кто-то знакомый? Чей был голос? Что рассказал Миха? Что показал дешифратор потом? Неужели ты не захотел увидеть этот инцидент собственными глазами?
