СуСу кивнула.
Эйрис дотронулась до пучка волос в руке девушки.
— Ты должна мне помочь, СуСу. Передай Джехан…
— Нет.
— Что свободно дано…
— Нет! — Черные глаза, снова ожив, засверкали.
Эйрис вцепилась в край ее туники, но девочка и не пыталась ускользнуть.
Как расшевелить ее, как найти нужную струну в скользкой темноте ее сознания? В прошлый раз это была искаженная клятва легионеров, засевшая в воспаленном мозгу. Эйрис пыталась что-нибудь придумать, пыталась скрыть свой страх и понимала, что ей это плохо удается.
— Ты ведь отправилась ради меня за Дахаром, который брал тебя как проститутку. Куда же хуже? А тут отказываешься идти к сестре-легионеру, которая никогда не спала с тобой и вообще пальцем не тронула. СуСу, Дахар в опасности, как когда-то твой друг.
На мгновение Эйрис показалось, что ей удалось ее убедить. Что-то отразилось в темном взгляде; СуСу посмотрела на волосы, зажатые в руке, будто впервые их видела. Если бы только она привела Джехан…
СуСу подняла глаза. Они снова были непроницаемыми. Один за другим она разжала пальцы Эйрис, сжимавшие ее тунику.
— Тогда я приведу другого твоего мужчину.
— Другого?.. СуСу, ни в коем… — Но рядом уже никого не было, она исчезла в зарослях.
Келовар. Она могла намекать только на Келовара, СуСу ведь слышала слова Ондар, слышала делизийку, отнявшую кресло, слышала сплетни, которые, как все считали, ей не понять. Но ей не добраться до Келовара. Он сейчас сражается бок о бок с Калидом. СуСу туда и близко не подойдет. Впрочем, девочке не откажешь в смелости.
Эйрис стиснула кулаки. Нельзя пассивно ждать, пока она вернется.
Девочка еще ребенок, а искры разума, время от времени вспыхивавшие в ее глазах, слишком недолговечны. Их слабый свет лишь на мгновение освещает темную долину ее сознания. Нельзя рассчитывать только на СуСу.
Держась самого края дорожки, Эйрис поползла к Стене.
— Это «воздушный костюм».
В маленькой, только что выгороженной комнате в северной части периметра Гракс вручил Дахару и Лахабу прямоугольные пластинки прозрачного врофа размером не больше человеческой ладони. Они с опаской держали их в руках.
— Приложите их к груди, — сказал Гракс, — и они превратятся в костюмы, точно облегающие ваши фигуры. Сначала нажмите на углы, вот так… Нет, Лахаб, указательным пальцем и большим. Мизинец лишний, держите его подальше от контактов.
Если люди захотят, на корабле пятый палец можно будет ампутировать.
Впрочем, Гракс не думал, что они согласятся. Он намеренно усложнил манипуляции с врофом, чтобы избежать случайных превращений. На корабле людям придется носить скафандры почти не снимая, только в их личных каютах будет поддерживаться атмосфера, пригодная для жизни людей. Людям придется привыкать к сложной последовательности манипуляций. У Дахара получается лучше.
Гракс почуял собственный запах и отвернулся.
Он отключил связь с Энциклопедистом, приказав не вмешиваться, пока ничто не угрожает его жизни. Он сложил в уме легенду, которая, будь Дахар ребенком, могла бы стать частью процесса нового обучения. То была ужасная и поучительная повесть об одиноком геде, затерявшемся в черноте космоса.
Его партнеры по Единению погибли, и даже его феромоны одиночества пропали даром, ибо не осталось никого, кого они могли бы растрогать. Единства не бывает без его осознания, а без единства нет и самой реальности.
Дахар никогда не испытает радость феромонного общения, никогда не войдет в транс Единения, никогда не запоет в гармонии солидарности.
Мышление Дахара — логичнее, чем у всех остальных, но мозг не детеныша, а взрослого, такой уже невосприимчив и неподатлив.
Физике Вселенной присущи парадоксы, они присущи даже конфигурациям уверенности, это понятно. Лишь конфигурация Единения и солидарности свободна от парадоксов. Наблюдая за уродливым, подвижным лицом Дахара — слишком много лицевых мышц, слишком много подкожного жира, — Гракс учуял запах собственного стыда. Стыда за желание, неосуществимое, да и непристойное, — разделить транс Единения с человеком, которого он так многому научил. Сейчас все, чему гед учил Дахара, казалось в сравнении с Единением таким мелким и незначительным.
Гракс наблюдал, как Дахар с нетерпением и любопытством перевернул пластинку, и встретился с ним глазами. Он продолжал считать этого человека просто смышленым животным.
— Вот так, — сказал Дахар, и его пальцы без запинки повторили все необходимые манипуляции. Его тело очутилось в скафандре.
Эйрис проползла половину расстояния до Стены, когда наступила темнота.
Не медленные искусственные сумерки Эр-Фроу, не угрюмая мгла, которая заменяла здесь ночь, а внезапная полная темнота. Огонь уже не отбрасывал отблесков на купол — наверное, дождь все же погасил пламя. Слева, на внешней стене Дома Обучения, горели оранжевые глаза соглядатайских кругов.
Где-то вдалеке перекликались испуганные люди.
Для чего темнота? Чтобы прекратить резню? Но схватка продолжалась уже давно и, должно быть, сама собой прекратилась. Если годы надеялись прекратить убийства, почему не погасили свет сразу, как только вспыхнул бой? Или свет исчез по другой причине, из-за какой-то поломки в сложном механизме купола?
Сломанная нога пульсировала от боли. Эйрис расслабилась на жесткой сухой траве и продолжала размышлять. Если искусственный свет испортился оттого, что аппаратура гедов не приспособлена к таким пожарам, если СуСу проникла внутрь Стены потому, что гедийская аппаратура не рассчитана на безумства людей… если это действительно так, то гедов нельзя назвать непобедимыми.
Вдруг свет так же внезапно вспыхнул, как погас. Только много тусклее, чем прежде, — странное оранжевое свечение. В нем была какая-то вязкость, будто свет можно пощупать. Под этим непривычным огненным полусветом врофовая дорожка превратилась в змеящееся оранжевое зеркало. Деревья и кусты напоминали заросли кораллов на дне какого-то ядовитого моря. То с одной, то с другой стороны налетали слабые порывы ветра.
Эйрис услышала шаги за спиной и обернулась. К ней шел Келовар. Он крепко сжимал запястье СуСу. За Келоваром шагал еще один солдат. Рубаха и брюки Келовара чернели пятнами крови. Эйрис попыталась повернуть больную ногу и сесть.
— А, вот ты где, — без выражения произнес Келовар, не выпуская руку СуСу. Его глаза, неестественно светлые на закопченном лице, казались сверкающими клинками. По этой настороженной безучастности Эйрис поняла, насколько он сейчас опасен. Он превратился в бездумную машину для убийства, и Эйрис подумала, что он ни с того, ни с сего может либо убить ее, либо, наоборот, помочь ей, а выбор будет чисто случайным. Наверное, перед боем он выпил то снадобье, о котором упоминала Ондар.
