– Куда ногами полагается? – спросил Цыпф. – На восток или на запад?
– Без разницы, – ответил Зяблик. – Как ты разберешься, где сейчас этот запад? Да и не верил он, наверное, в эти предрассудки.
Лилечка, отыскав где-то бледный и чахлый цветок, чудом выросший среди камней и бетона, положила его на грудь покойника. Зяблик откинул брезент с его лица. Смыков откашлялся, придавая голосу соответствующую случаю тональность.
– Товарищи! Траурный митинг, посвященный светлой памяти нашего друга и соратника Эрикса, фамилия которого, к сожалению, осталась неизвестной, позвольте считать открытым. Покойник прожил короткую, но сложную жизнь, полную лишений, трудов и борьбы. Потеряв всех родных и друзей, он не утратил веры в светлое будущее прогрессивного человечества и до последней капли крови, до последнего вздоха боролся с приспешниками реакции, мракобесия и насилия, свившими гнездо на его бывшей родине. К сожалению, социально-классовая ограниченность не позволила ему…
– Не надо, – сказал Зяблик с нажимом. – Закругляйся.
– Светлая память о покойном навсегда останется в наших сердцах. Спи спокойно, дорогой товарищ! – второпях закончил Смыков и ткнул пальцем в сторону, Зяблика. – А с вами, между прочим, я еще буду иметь серьезный разговор!
– Так и быть, поимеем, – согласился Зяблик. – Чуть попозже.
Следуя указаниям детей, тело Эрикса снова положили на Барсика, зато коробки сгрузили. Зверь, которого давно тянуло к завораживающему свету, получив соответствующую команду в виде пинка под хвост, охотно двинулся в сторону площади. Закутанный в брезентовый саван Эрикс возлежал на нем, как на крыше катафалка. Лилечка рыдала в полный голос. Верка всхлипывала. До полного комплекта впечатлений не хватало только стонущих звуков похоронного марша.
Лилечка, словно спохватившись, вытерла слезы и извлекла губную гармошку. Вновь задребезжала ржавая, с плохим разводом пила, но девушка нахмурила лоб, надула щеки, и звук сразу посветлел, очистился, обдал душу ознобом печали. Потекла мелодия – негромкая, незамысловатая, зато берущая за сердце и бередящая душу.
Барсик тем временем уже вступил на плиты площади, и его шкура засверкала и заискрилась, как чешуя золотой рыбки, летящей из садка в подвешенный над костром котелок. Световое пятно, до этого совершенно неподвижное, дрогнуло и немного уменьшилось в диаметре. Так продолжалось и дальше – с каждым новым шагом зверя оно становилось чуть ярче и чуть меньше, как бы стягивая всю свою энергию в одну точку. И от живого Барсика и от мертвого Эрикса исходило одинаково интенсивное радужное сияние, застилавшее глаза наблюдателей слезами.
И вот наконец наступил момент, когда пятно волшебного света сжалось до размеров звериного тела, которое и само сейчас было как маленькое солнце. По стенам домов, окружающих площадь, неслись черные тени – явление давным-давно забытое в этом мире. Затем последовала короткая беззвучная вспышка, словно в единый миг испарилась тонна магния, и пятно вновь вернулось в свои прежние границы. Вокруг сразу потемнело.
– Больше желающих нет? – спросил Зяблик, вытирая рукавом глаза.
– А заманчиво, знаешь ли… – прошептала Верка. – Если бы только точно знать, что это дорога в новую жизнь…
– Это дорога к эвтаназии, – сказал Цыпф. – Это машина безболезненной смерти. Хотелось бы знать, сами будетляне ее придумали или кто-то им ее подарил.
– Смотрите, смотрите! – воскликнула вдруг Лилечка, указывая на стену соседнего здания.
Теперь, когда люди привыкли к необычному освещению, сразу стало заметно, что стены всех близлежащих домов до высоты человеческого роста – а кое-где и выше – покрывают короткие надписи, исполненные краской, тушью, губной помадой или просто нацарапанные острыми предметами.
– А ведь кое-что можно понять, – Зяблик прищурился. – Берта Нибур… Эм Шовен… тут какие-то иероглифы, не разберу… Гонслик… Грюнс фэмэли, семья, значит… Текен или Такаки… Николай и Мария Трейш… Эс Бэ Бэ, одни только инициалы… Плимак… Коган… Нет, тут и за месяц всего не прочтешь. Надо бы и нашего Эрикса увековечить. Как публика считает?
– Охота пуще неволи, – пожала плечами Верка. – Все равно в ближайшую тысячу лет этого никто не прочтет.
– И все же отметиться надо… Я мигом.– Смыков уже достал нож..
Пять минут спустя на стене появилась свежая эпитафия: «Хороший человек Эрикс и зверь Барсик здесь были».
Если верить карте, большая часть пути до границы была уже позади. Однако темп продвижения ватаги замедлялся – нужно было нести на себе коробки с продуктами, да и дети, часть энергии которых раньше выливалась на безответного Барсика, теперь все чаще досаждали им своими проказами. Встал даже вопрос о том, чтобы распрощаться с ними раньше времени.
– Нет, это переходит все границы! – возмущался Смыков. – Сегодня проснулся, хочу надеть ботинки, а в каждом по выводку мышей. Это тоже можно считать шуткой?
– Ну и что! – вступилась за детей Верка. – Мне они в ботинки по вороньему яйцу положили. Подумаешь, преступление!
Толгай, в сапогах которого еще хлюпал томатный сок, горестно пробормотал:
– Это не балалар… Это юлбасар… (что означало: «Это не дети… Это бандиты»).
Лилечка, конечно же, стояла за своих юных приятелей горой, но окончательное решение вынес Зяблик:
– У меня нынче в прохорях тоже не рай небесный. Но уж лучше яичницу копытами давить, чем под пули рогатых лезть. Мы за этими шкетами как за каменной стеной. Так что до границы идем вместе.
– Учитывая возможности нашего оружия, мы в посторонней помощи не нуждаемся! – с пафосом заявил Смыков.
– Ну уж нет! – хором воскликнули почти все члены ватаги. – Это только на крайний случай!
Смыков полдня ни с кем не разговаривал, однако потом сам подсел к Лилечке и стал зондировать вопрос, касавшийся возможностей раздобыть еще одного зверя типа Барсика. Нужен он был Смыкову для того, чтобы доставить в Отчину энное количество вещей, позарез необходимых там, а в Будетляндии пропадавших зазря.
– Спросить-то не трудно, – сказала Лилечка с сомнением. – Детишки, если разойдутся, и черта лысого могут достать. А что дальше? Они ведь с нами дальше границы не пойдут. И придется нам с Барсиком крюк через три страны делать. Это ведь то же самое, что в прежние времена по Талашевску на слоне кататься. Народ прохода не даст. Да и кормить его надо. Ест он редко, но основательно. И только свежее мясо. Причем между быком и человеком никакого различия не видит.
Смыков сразу умолк, а Зяблик, слышавший этот разговор, расхохотался.
– Сдавать ты стал, начальник. Стареешь. Уела тебя девчонка.
– Ваши инсинуации я игнорирую, – гордо ответил Смыков. – Однако хочу официально заявить, что не потерплю в дальнейшем никаких выпадов со стороны несовершеннолетних.
