Полдюжины людей высыпало из-за занавеса. Локридж лег ничком. Бледные парализующие лучи били по бортам. Он поднял руку и накрыл ладонью световой контроль ускорения. Сани тронулись.
Да, он удалялся от Патрульных. Патруль остался по отношению к нему в прошлом. Локридж двигался в будущее.
Воздух со свистом вырывался из его легких. Сердце билось так сильно, что его трясло, как крысу в собачьей пасти. Из последних сил он превозмог панику и взглянул назад. Черные фигуры уменьшались. Они в нерешительности топтались на месте. Локридж вспомнил слова Сторм: «Мы пытались проникнуть вперед из нашего времени, — говорила она, сидя у костра в полном волков лесу, — но там оказались охранники; они заставили нас вернуться с помощью неизвестного нам оружия. Мы больше не пробуем. Это было слишком страшно».
— Я служил тебе, Кориока, — всхлипнул он. — Помоги мне, Богиня!
Издалека, отражаясь эхом от пульсирующей белизны туннеля, донесся до него голос Брэнна, отдающего приказ. Патрульные построились. Гравитационные устройства подняли их, и они пустились в погоню.
Коридор вел вперед, теряясь вдали. Никаких ворот не было, одна пустота.
Сани остановились. Он стукнул кулаком по панели управления; машина оставалась неподвижной. Преследователи приближались.
Локридж выпрыгнул из саней и побежал. Луч ударил в пол позади него, задев и парализовав его ступню. Раздался торжествующий крик.
А затем наступила Ночь и пришел Ужас.
Локридж так и не понял, что произошло. Он лишился зрения, слуха, всех чувств и способности мыслить; кружась, он превратился в бестелесную точку, летящую в вечность сквозь пространство, имеющее бесконечное множество измерений. Каким-то образом он осознал присутствие чего-то живого и одновременно неживого. Оттуда исходил ужас, абсолютное воплощение ужаса — отрицание всего, что есть, было и будет; холод холоднее холода; темнота темнее темноты; пустота в пустоте, ничего, кроме водоворота, который втягивал его, сжимал и превращал в ничто.
Его больше не было.
И снова он был.
Сначала он был музыкой — самой нежной и красивой из когда-либо существовавших мелодий, — в которой он, охваченный сонным восторгом, узнал мелодию «Овцы могут пастись спокойно». Затем он был также запахом роз; под его спиной было упругое, повторяющее его движения ложе; его тело было полно блаженством покоя. Он открыл глаза навстречу солнечному свету.
— Доброе утро, Малькольм Локридж, — произнес мужской голос.
— Ты среди друзей, — добавила женщина.
Они говорили по-английски с кентуккийским акцентом.
Он сел. Кушетка, на которой он лежал, стояла в комнате, отделанной панелями из клена. Она почти никак не была украшена, кроме переливающегося красками экрана, на котором цвета воплощались в необычные, мягкие формы настолько совершенных пропорций, что больше ничего и не требовалось. За открытой дверью Локридж увидел сад. Вдоль посыпанных гравием дорожек росли цветы; ивы склонились над заросшим лилиями прудом, защищая его от лучей знойного летнего солнца. По другую сторону дороги, покрытой зеленым дерном, стоял еще один домик, маленький, увитый жимолостью, простой и очень милый.
Мужчина и женщина подошли ближе. Оба были высокого роста, уже немолодые, но свои мускулистые тела они держали прямо. Волосы их были подстрижены пониже ушей и перевязаны лентами с замысловатым узором. Больше на них ничего не было, кроме ремешка с карманом на левом запястье. Он нащупал на своей руке такой же кошелек на браслете. Женщина улыбнулась.
— Да, твои диаглоссы там, — сказала она. — Не думаю, что тебе понадобится еще что-нибудь.
— Кто вы? — спросил Локридж в недоумении.
Они помрачнели.
— К сожалению, тебе недолго придется пробыть с нами, — ответил мужчина. — Зови нас Джон и Мэри.
— А это… когда?
— На тысячу лет позднее.
— Мы знаем, что тебе пришлось пережить кошмар, — сказала женщина с материнским состраданием в голосе. — Но у нас не было иной возможности заставить этих дьяволов повернуть назад — разве что убить их. Мы вылечили тебя, соматически и психически, пока ты спал.
— Вы отправите меня домой?
— Да. — Тень сострадания пробежала по ее спокойному лицу.
— Фактически прямо сейчас, — сказал Джон. — Мы должны.
Локридж встал с кровати.
— Я имел в виду, не ко мне домой. В Европу, в эпоху Хранителей.
— Я знаю. Идем.
Они вышли. Локридж попытался получить объяснение:
— Я понимаю, почему вы не пускаете сюда никого из прошлого. Так что для вас я?
— Судьба, — ответил Джон. — Самое ужасное слово, которое только может человек произнести.
— Что? Вы… Я… Моя работа еще не закончена?
— Пока нет, — сказала Мэри и взяла его за руку.
— Я не могу рассказать тебе больше, — сказал Джон. — Ради твоего же блага. Война во времени была апогеем человеческой деградации, и не в последнюю очередь потому, что она отрицала свободную волю.
Локридж старался сохранить спокойствие, которое они каким-то образом вселили в него.
— Но ведь время неизменяемо. Разве не так?
— С божественной точки зрения, возможно, — ответил Джон. — Люди, однако, не боги. Загляни внутрь себя. Ты знаешь, что делаешь свободный выбор, не так ли? В войне во времени они оправдывали все ужасные вещи, которые делали, тем, что они якобы так или иначе должны произойти. Тем не менее они сами, непосредственно, были виновны в такой тирании, стольких смертях, такой ненависти, таких страданиях, что страшно представить. Теперь мы знаем, что лучше не заглядывать в собственное будущее, и мы путешествуем только в несчастное, проклятое прошлое — тайком, как наблюдатели.
— Кроме как в случае со мной, — сказал Локридж с ноткой гнева в голосе.
— Мне очень жаль. Мы вынуждены причинять зло, чтобы предотвратить большее зло. — Джон бросил на него твердый взгляд. — Я утешаю себя тем, что у тебя хватит мужества это перенести.
— Что ж… — Кривая усмешка тронула губы Локриджа. — О'кей. Я, безусловно, рад вашему вмешательству там, в коридоре.
— Больше этого не будет.
Они вышли на дорогу. Город казался достаточно большим; куда ни глянь, среди высоких деревьев стояли дома. На улице было много народу — красивые люди, шагающие спокойно, не спеша. Некоторые были голыми, другие, видимо, в летнюю жару чувствовали себя лучше в легкой тунике. Двое взрослых, проходя мимо, поклонились Джону — с уважением, но без подобострастия.
— Ты, должно быть, важная персона, — заметил Локридж.
