– Помню, – сказала она. – Сейчас вспомнила, когда ты рассказывал. В девяносто четвертом? Может быть. У меня память ассоциативная – помню, в тот день была жара, а у меня вирус, температура, ты вернулся из университета уставший, мы сидели на кухне… Типлер, да, вспомнила фамилию. Ничего больше, я плохо слушала, меня знобило.
Я тоже вспомнил, как Ира закашлялась и пошла принять лекарство. Я размышлял о выводах американского астрофизика и пришел к мысли, что проверить, живем ли мы в реальной, «первичной» Вселенной или в какой-то ее эмуляции, можно очень простым способом, о котором Типлер не упомянул. Или не знал. Или не придал значения.
– Мы должны быть вместе, – сказала Ира. – Здесь и сейчас. Я не могу жить только памятью. Все время вспоминать, как мы с тобой прожили полвека. И видеться тайком, будто нам семнадцать, а не тридцать пять.
– Понимаешь, – сказал я. – Если мы живем не в настоящей Вселенной, а в ее эмуляции…
– Мне все равно! – воскликнула она. – Я люблю тебя! Я не хочу всю жизнь вспоминать, как нам было… могло быть хорошо. Я хочу быть с тобой. Как была с тобой всю жизнь.
Целовались мы долго, я не мог прийти в себя, но, в конце концов, все-таки сказал:
– Давай не будем торопиться с решением, хорошо? Я хочу сначала получить доказательство того, что мы живем в эмуляции. Что Вселенная эволюцию закончила и пришла к конечной остановке в точке Омега.
– Ты всегда был нерешительным тюфяком, – с легким презрением в голосе сказала Ира. – Всю жизнь мне приходилось важные для семьи решения принимать самой.
– Я не могу так сразу… – пробормотал я. – Сын…
– У нас будут свои дети, – Ира посмотрела на меня в упор. – Помнишь, как у нас получилась Женечка?
Мы еще ни разу не были вместе, нам не довелось хотя бы остаться наедине в более или менее замкнутом пространстве. Но нашу первую брачную ночь я помнил тоже, разве такое забывается?
– Я хочу знать, на каком мы свете, – упрямо сказал я. – Если мы живем в эмуляции…
– То что? Мы менее реальны? Ты только что меня целовал. Думаешь, я призрак?
– Конечно, нет! – воскликнул я. – Эмуляция так же реальна, как реальность, которую она воспроизводит. Те же атомы, поля, частицы, те же законы физики, только собран этот мир, как огромная мозаика. Он не развивался миллиарды лет. Он возник, когда мы осознали себя, понимаешь?
– Какая? Мне? Разница? – выделяя каждое слово, произнесла Ира.
– Ну как же! Если мы в эмуляции, то есть способ – физический, простой, он обязан быть простым! – перейти от одной эмуляции к другой. К той, где мы вместе, где все у нас иначе!
– И там, – Ира посмотрела мне в глаза, – мы будем помнить тот мир, где мы уже умерли, и этот, где ты оставишь ничего не подозревающую Лилю с ребенком на руках? Просто однажды исчезнешь из ее жизни?
– Э… Нет, наверно, – я не подумал об этом. – Если мы с тобой перейдем в другую эмуляцию, то и Лиля окажется в другой, той, где она меня вообще не встретила.
– И с памятью о том, как была с тобой и родила тебе сына?
– Не знаю, – я действительно не знал этого.
– Тебе проще придумать, как сбежать в другую вселенную, чем сложить вещи в чемодан и уйти ко мне?
– Не в другую, – возразил я. – Это та же Вселенная, единственная, только в финальной стадии перед схлопыванием…
– Пойдем. – Ира поднялась со скамейки и поправила прическу. – Я тебя знаю. Ты нерешителен, как кролик, но упрям, как тысяча хаморим.
Почему она сказала «ослы» на иврите, которого здесь знать не могла?
– Сколько времени нужно тебе, чтобы найти доказательства?
Я прикинул. Прочитать подборки Astrophysical Journal за последний год, чтобы найти нужные ссылки. Отыскать первоисточники и разобраться в наблюдательных данных. Выписать и получить из Москвы недостающие журналы. Возможно, придется съездить в командировку, покопаться в каталогах Ленинки и в шкафах Института научно-технической информации. И еще я хотел узнать, действительно ли в Нью-Орлеане работает физик по имени Фрэнк Типлер.
– Думаю, – вздохнул я, – месяца хватит.
Скорее всего, я и за два не управлюсь.
– Значит, – отрезала Ира, – до семнадцатого июня ты не будешь мне звонить, не будешь пытаться меня увидеть, а я, если увижу тебя, перейду на другую сторону улицы.
В отличие от меня, она всегда отличалась решительным характером.
– Семнадцатого мы встретимся в холле утром, и ты сообщаешь мне, что собрал чемодан.
Или что нашел способ оказаться в другой эмуляции, где мне не нужно собирать этот проклятый чемодан.
– Хорошо, – согласился я, поскольку другой ответ был невозможен.
Ира поцеловала меня в щеку и пошла к метро. Я не стал ее догонять, помнил, что это бессмысленно: что-то для себя решив, Ира поступала так, как считала правильным, не думая о последствиях.
Из таксофона я позвонил домой и сказал Лиле, что заеду минут через двадцать, и мы втроем (если она не занята по дому) отправимся на бульвар, поскольку я обещал Вовочке…
– У Лёвы потолок еще не обвалился? – ледяным тоном спросила Лиля, но, смягчившись, сказала: – Молодец, что быстро освободился. Мы будем готовы.
* * *
Конечно, я не управился за месяц. Я бы и за всю оставшуюся жизнь не управился, если бы не Ира. Точнее – ее отсутствие. Первые несколько дней я выдерживал условия соглашения – не звонил, не поджидал. Но не вспоминать было невозможно. Через неделю я стоял, как уже стало привычкой, в холле Академии, но Иры не было – ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать. И после работы она не выходила. Я позвонил ей домой, трубку поднял отец, я спросил Иру, и он прервал разговор, не сказав ни слова. На работе Ира не появлялась – я узнал это, пристав с вопросом к Наиле, секретарше директора. «Ее нет», – конспирологическим тоном сказала Наиля. «А когда…» – «Не знаю, не могу говорить об этом». Отбой. Так не знает или не может говорить?
Я попросил Лёву позвонить и подежурить в холле вместо меня. Лёвин голос домашние Иры не знали, а сама она могла не обратить на Лёву внимания, поскольку от меня, а не от Лёвы, скрывалась.
Результат оказался нулевым. Ира осталась в моей памяти, оттуда ей некуда было деться, и по ночам, лежа рядом с Лилей, я вспоминал, как мы с Ирой ездили в круиз по Средиземному морю – Кипр, Санторин, Родос. Было это незадолго до того, как закрылся «Хасид»… когда же… да, в две тысячи четвертом, несчастливый оказался год, лучше не вспоминать.
Что до моих попыток разобраться в устройстве мироздания, то, как я и ожидал, это было легче сказать, чем сделать. Можно убедить себя, что окружающий мир – реальность, специально сложенная из атомов, частиц и полей вселенской счетно-решающей машиной. Если так, то между мириадами эмуляций существует связь, физическая суть которой мне непонятна, Типлер об этом не писал или я не запомнил. Допустим, такая связь существует. И что? Нужно произнести заклинание, чтобы попасть в другую эмуляцию? Совершить некое действие? Поставить эксперимент? Возможно ли в принципе перемещение между эмуляциями? Между одним «я» и другим?
