Фалькейн помолчал, ожидая, когда она затихнет в объятиях Адзеля, потом спросил:
— Но что здесь неправильного? Разве вы не на стороне императора?
— Прежде чем позволить вам убить тысячу земцев, — ответила она сквозь зубы, — я… — и она пустилась в долгое, насыщенное анатомическими подробностями описание того, что сделает с Дэвидом Фалькейном.
— О, вы не поняли, — пытался он возразить. — Я никого не собирался убивать. Всего лишь обрушить одну—две стены и напугать весь гарнизон.
— Тогда об этом позаботятся солдаты императора Джахаджи, — мрачно сказала она.
— Хм… мы защитим их. Заключим соглашение.
— Послушайте, — вмешался Гудженджи, — только император имеет право…
Фалькейн объяснил ему, куда император может сунуть свои права, но сказал он это по латыни. На катандаранском же он заявил:
— Амнистия земцам является условием нашей помощи. С гарантией и охранным свидетельством. Не думаю, что это слишком высокая плата, но решать будет император. Мы полетим к нему и обсудим это дело.
— Нет, подождите! — воскликнул Гудженджи. — Вы не можете…
— А как вы собираетесь нас задержать, вы засоня? — насмешливо спросила Чи.
Гудженджи пустился в спор. Император будет недоволен нарушением его приказа. В Катандаране нет подходящего места для посадки корабля. Население неспокойно, и прилет корабля может вызвать волнения. И так далее, и тому подобное.
— Лучше пойдем на компромисс, — прошептал Адзель. — Высокомерие порождает сопротивление.
После долгих колебаний Гудженджи согласился, что в сложившейся ситуации можно допустить полет, но не на корабле, а на флиттере. Он сравнительно невелик и может незаметно приземлиться в королевском саду. А посылка гонца в Катандаран действительно займет очень много времени.
— К тому же корабль останется здесь, — добавила Чи. — Он может вмешаться, если у нас будут неприятности.
— У нас будут неприятности? — спросил Адзель.
— Не думаете ли вы, что я соглашусь находиться в этой пыльной атмосфере? К тому же я ничем не смогу помочь. Я здесь буду спокойно изучать записи, слушать музыку, пока вы там будете обделывать свои дела.
— Если ты будешь слушать то, что называется цинтианской музыкой, я, несомненно, полечу.
— Мы отвезем вас домой, — предложил Фалькейн Стефе. Она вскочила было, но потом села с застывшим лицом.
— У вас не будет неприятностей?
— Н-н-нет, — сказала она по-английски (Гудженджи не знал этого языка). — Мои товарищи по казарме скроют мое отсутствие, даже если не поймут его причин. Это нетрудно сделать: глупые икрананкийцы считают, что невозможно отличить одного земца от другого. Но мы должны… Я хочу сказать, что не должна была покидать город. Я не могу появиться открыто, а если полечу с вами, меня заметят, — она немного подумала. — Вы быстро приземлитесь прямо перед входом в Железный Дом, и я вбегу в него. Если вас спросят о причинах посадки, вы ответите, что ошиблись местом.
— Почему вы не хотите, чтобы вас заметили?
— Мне это не нравится, — она приблизилась к Фалькейну и схватила его за руку. — Пожалуйста, Дэвид. Вы были для меня таким хорошим другом.
— Но…
Она прослезилась:
— Я надеялась, что мы подружимся еще больше.
— Ну ладно, черт побери!
Подготовка закончилась быстро: Фалькейн надел теплые брюки, куртку, сапоги, белый плащ и украшенную драгоценными камнями шляпу, лихо надвинув ее на брови. С его пояса свисали бластер — парализующее оружие — и сканер. В нагрудный карман он сунул приемопередатчик: ионосфера планеты позволяла осуществлять связь между кораблем и Катандараном. Он захватил с собой чемодан с запасным оборудованием, одеждой и подарками для императора. Адзель взял лишь коммуникатор, повесив его на шею.
— Мы будем регулярно вызывать тебя, Чи, — сказал Фалькейн. — Если в течение восьми часов с момента отлета от нас не будет известий, выводи гравитележку и лети к нам на помощь.
— Не понимаю, чего вы беспокоитесь, — пробормотала Чи. — Эта проклятая женщина испортила все наше дело.
— Секретный агент? Нет, не думаю. Но даже если узнают конкуренты, старый Ник успеет немало выкачать с этой планеты, из этой империи. К тому же мы не можем допустить кровопролития.
— А почему бы и нет? — она фыркнула. — Ну ладно. В ваше отсутствие я продолжу беседы с Гудженджи. Чем больше информации мы получим, тем лучше.
Императорский посланник уже удалился в город со своим эскортом. Но на парапетах Хайджакты примостились туземцы, собравшиеся посмотреть на взлет.
— Ох, — Стефа охнула при взлете и схватила Фалькейна за руку. Он удержался от соблазна проделать несколько акробатических фигур в воздухе и направился прямо на северо-запад в Катандаран. С орбиты были сделаны отличные карты, а Гудженджи указал ориентиры, которые встретятся в пути.
Под ними километр за километром проносилась Чекора. Они летели над бесконечными красно-зелеными полями, низкими кустарниками, иногда попадался караван грузовых четвероногих карикутов под охраной воинов на зандарах.
— Это мехкеджи, — заметила Стефа. — Их фратрия занимается перевозкой товаров в этих местах.
Адзель, разделяющий их своим массивным телом, чему Фалькейн вовсе не радовался, спросил:
— Разве торговля — семейное дело?
— Да, — ответила Стефа. — Тот, кто рождается во фратрии мехкеджи, становится караванщиком. Все деодакхи были охотниками до того, как захватили Катандаран. Теперь они чиновники. Тируты и другие, например мы — земцы, — солдаты. Рахинджисы — писцы, и так далее.
— Но, допустим, кто-нибудь не способен заниматься семейным делом?
— О, в каждой фратрии есть множество и других занятий. Главное занятие наиболее почетно. Но кто-то заботится и о фермах, если фратрия владеет ими, и так далее. Вы ведь не стали бы передавать дело чужакам, верно? К тому же молодежь, еще не посвященная в секреты фратрии, может покинуть ее и примкнуть к другой, если та другая фратрия согласна. Это одна из причин того, почему мы, земцы, держимся так обособленно. Мы не можем вступать в браки с икрананкийцами, — Стефа хихикнула и сделал неприличный жест, — так что вынуждены оставаться со своими. С другой стороны, по той же самой причине, мы вполне можем доверять своей молодежи — ей некуда идти, поэтому мы рано приобщаем их к делам взрослых.
— Вероятно, многие фратрии очень древние?
— Да, королевства приходят и уходят, ни одно из них не продержалось дольше нескольких поколений, но кровное родство держится долго.
Ее слова укрепили Фалькейна в его выводах. Они подтвердили прочно укоренившуюся приверженность к своему клану, что беспокоило Фалькейна. Если эта приверженность уже стала инстинктивной, в таком мире трудно будет вести торговлю. Но вот если ее нарушить, если икрананкийцы способны испытывать верность к чему-то большему, чем кучка семейств…