Вскоре они уже сидели у камина в маленьком и грязном кабаке. Еда здесь была отвратительной, выпивка и того хуже, но в системе Фласка этот трактир стоял на первом месте. Здесь ему наливали бесплатно. Иногда.
— Меня подводит память или на прошлой неделе твое заведение называлось по-другому? — Фласк ладонью пригладил шевелюру в тщетной попытке придать ей хоть какую-то форму. Черные волосы певца блестели от влаги, двубортное пальто короткого покроя сушилось у огня. Рядышком на вешалке исходил паром штормовой плащ Планкета.
Кабатчик, которого звали Клов Паландрик, нервно хохотнул.
— Ты, как всегда, прав, любезный кузен. И даже, стыдно признаться, вчера днем.
— Ну и чего ради ты решил сменить название? — певец был явно озадачен.
— И не спрашивай. Помнишь, как мы назывались раньше? Мой «Одноногий моллюск» был знаменит на весь квартал. Выпить у «Одноногого», бежим к «Одноногому», драка — опять в «Одноногом». — Паландрик вытер нос засаленным полотенцем, шумно высморкался, пряча скупую слезу. — Это-то его и сгубило.
— Ээ… Кого?
— «Моллюска».
Насколько знал механик, Клов был единственным человеком, которому пение Фласка искренне нравилось. Возможно, дело тут в генетике — трактирщик приходился дальним родственником певцу. Седьмая вода на киселе, но все же… Только у Паландрика вечно не хватало времени дослушать до конца хотя бы одну арию. Трактирщик всегда куда-то спешил и всегда чем-то был занят. В данный момент Паландрик болтал и одновременно вытирал полотенцем стол, не забывая коситься на стойку, где его жена разливала спиртное.
— Позавчера здесь драка была. Рабочие с Механического чего-то не поделили с китобоями. Ну, знаешь, как обычно. А этот парень…
— Какой парень? — не понял Фласк.
— Да самый обычный вроде. Молодой, красивый даже, только бледный, кожа серая, я думал — чахоточный. Сел в угол и стакан воды попросил. Я говорю: позвольте, но воды мы не подаем. А если денег нет, так идите, кальмаром прошу, в другое заведение. Вежливо, без всяких грубостей прошу…
— И что?
— А он на меня глянул, как на клопа какого, и говорит: я журналист, я тут статью писать буду. Рекламу, говорит, сделаю. Я говорю, ладно, будет тебе стакан воды — только рекламу хорошую сделай. Он засмеялся и говорит: по рукам.
— И сделал? — вяло спросил Планкет.
— Да знал бы, я бы в воду сразу крысиного яда насыпал. — Паландрик в сердцах швырнул полотенце на стол. — Или еще чего. В общем, слушайте, что дальше было…
Трактирщик перевел дух и продолжил:
— Дальше чины пришли из городской водоуправы, они тут часто бывают. Сидели, беседовали. Тихо все было. Пока рабочие с механического не заявились. Они навеселе, китобои навеселе, слово за слово, и началась драка. А потом они вместе чинов бить начали. Такой скандал, сами понимаете.
— В первый раз, что ли? — Фласк пожал плечами.
— Нет, конечно. Только пока они тут кулаками махали, журналист этот глядел внимательно и черкал в своем блокнотике. В общем, что видел, то и записывал. Такая вот реклама…
— Нам бы твои проблемы, — вздохнул Планкет. — Чаю с ромом, Клов, будь добр. Мы жутко замерзли.
— А мне виски, — сказал Фласк.
— Что? Сейчас принесу. — Движения Паландрика напоминали танец с тарелками и полотенцем. — Так вот. А на следующий день, я только открылся, готовлю завтрак… яичницу, кстати, будете? И он стоит.
— Журналист?
— Да нет же! Жандарм. Говорит: заведение «Одноногий моллюск»? Я говорю: да, чего изволите? А у самого уже в пятках засвербело. Жандарм говорит: господин Паландрик? Я говорю: он самый. Тогда жандарм и зарезал: прочитайте и ознакомьтесь. Я прочитал, и у меня в глазах потемнело. Закрыть, мол, заведение «Одноногий моллюск» за оскорбление личности Канцлера. Я говорю: какое еще оскорбление? Я Канцлера очень даже уважаю, мне проблем не надо, у меня семья и дети. И знаете, что жандарм ответил?
— Что?
— Ничего! — Паландрик взмахнул полотенцем. — Газету мне вручает. И показывает на первую страницу. Только утром вышла газета-то…
— И? — Фласк наклонился вперед.
— Язык у меня так к глотке и присох. Там на первой странице написано: «ОДНОНОГИЙ» ОПЯТЬ БУЯНИТ. Официальному лицу дали по морде». Представляете?! Вы бы про кого подумали? Вот честно? — Трактирщик оглядел компаньонов. — Вижу по вашим физиономиям, на кого подумали. Жандарм и говорит: закрывать будем. Ну, и я говорю, не будь дурак: господин жандарм, на два слова, будьте так любезны… Договорились, конечно. Но название пришлось сменить. Теперь называемся «Лохматый моллюск». Меня уже высмеяли все посетители. Собственные дети за спиной хохочут.
Не в силах больше сдерживаться, Планкет прыснул в кулак.
— Вот и вы туда же, — обиделся трактирщик.
Планкет решил, что заголовок прекрасный. Он бы тоже сперва подумал, что Канцлер разбушевался и стукнул кого-то из кабинета Его Величества. Сгоряча и сильно. От старика всего можно ожидать. Это как раз прекрасно вписывалось в характер Канцлера. И нога у него всего одна, это все знают. Второй он лишился задолго до рождения Планкета, в схватке с Левиафаном во время первой Большой Бойни. Тем самым Левиафаном, череп которого они с Фласком благополучно расколотили сегодня утром… И если Паландрик каким-то чудом выкрутился из лап жандармерии, то им с певцом, похоже, застенков не избежать.
Планкет вздохнул и посмотрел на стойку, вырезанную из челюсти огромного гренландского кита. Хороший был кит, наверное. Почти как музейный… Механик толкнул Фласка локтем. Кивнул на стойку. Певец сперва заворчал, потом понял.
— Слушайте, дорогой кузен, а у вас, случайно, нет второго такого черепа? — спросил Фласк. — Только чуть поменьше? И целого?
Трактирщик оторвался от стола, уже блестящего, как зеркало.
— Что? А, нет. Извини, Фласк, пойду я. Заказ ваш сейчас будет.
— Объясните мне, друг мой, почему в Кетополисе так трудно найти череп? Не понимаю, — сказал Фласк после второго стаканчика. — Их же ловят каждый день!
— Во-первых, не ловят, а бьют, — сказал Планкет устало. — Во-вторых, их разделывают начисто, я уже говорил… Единственное время, когда китовые туши вытаскивают на берег, — несколько дней после Большой Бойни. А праздник был ровно год назад. Даже в сиамском квартале ничего не осталось, можешь мне поверить.
— Друг мой, похоже, вы снова собираетесь впасть в отчаяние…
— Подумываю об этом, — огрызнулся Планкет. — Но сначала узнаю, как добраться до Мексики.
— Эй! А как же я?
