В эту минуту мистера Чартнея попросили к телефону.
— Прошу извинить, господа. Кто бы мог звать меня так поздно и по какому делу? — Он пожал плечами.
Аппараты помещались в соседней комнате. Говорил Гри-Гри.
— Что вам нужно?
— Мистер Чартней, вы не сможете вернуться домой. Я застрял в столице.
— Почему?
— Появилась какая-то новая болезнь. Вся местность к югу от столицы объявлена карантином.
— Вы не путаете, Гри-Гри? Я выехал из Города утром; наконец, я сейчас только видел Роберта Куинслея, он ничего о болезнях не знает.
— Приняты экстренные меры. Заболевания наблюдались уже несколько дней назад. Врачи просмотрели, это эпидемия.
— Эпидемия?
— Да. Я не могу вам ничего более сообщить. Вы не попадете на свою квартиру.
Чарльз Чартней вошел в столовую с таким озабоченным лицом, что все сразу поняли: получено какое-то неприятное известие.
— То, что я услышал сейчас от своего помощника, представляется мне невероятным. Появилась какая-то болезнь, установлен карантин почти до самой столицы.
Ямомото вскочил со стула. Очки его чуть не спрыгнули с носа.
— Эпидемия! О, я всегда предвидел возможность эпидемии! Если она не появилась здесь раньше, то это объясняется серьезными мерами предупреждения. И вот, несмотря ни на что, зараза все же появилась.
— Наверное, это очень опасное заболевание? — спросил Мартини.
— Для здешних жителей самое легкое заболевание становится опасным, их организм слабо противостоит инфекции.
Христиансен мрачно заметил:
— Вспомните островитян на архипелагах Тихого океана, которым впервые пришлось познакомиться с корью. Они поголовно вымирали, тогда как в цивилизованных странах корь почти не дает смертности.
— Я предвидел это, у меня заготовлены всевозможные сыворотки; они привезены из Европы. Но разве их хватит, если заболевших будут тысячи? озабоченно проговорил Ямомото.
В столовую вошел Блэкнайт. Движения его были быстры, и он не переставал тереть свою лысину.
— Мистер Чартней, вы должны оставаться у нас, в Высокой Долине. С вами желает переговорить мистер Куинслей. Все равно вы не можете вернуться домой, весь юг Долины отрезан карантинным заграждением, я только что получил официальное сообщение.
В последнее время Мартини работал допоздна. Сегодня, проходя через вновь устраиваемый сад, он заметил на скамейке двоих, но сначала не обратил внимания на их разговор. Новые сети внушителей, которые должны были иметь свою главную станцию в Высокой Долине, занимали его целиком.
— Вы смеете говорить мне это, когда я видел его собственными глазами! говорил низкий голос.
— Неужели я должна давать вам отчет? — возражал высокий грудной голос.
— Я не потерплю лжи!
— А я не могу выносить ваши постоянные придирки!
— Не можете выносить… Что это значит?
— Это значит, что я ухожу.
Мартини посмотрел на разговаривающих и прошел мимо. Однако из темноты доносились до него отдельные восклицания, слова, смысл которых Мартини не мог уловить. Вдруг послышался пронзительный крик, затем призывы на помощь и странные звуки, похожие на рычание дикого зверя.
Итальянец тотчас повернул обратно и кинулся на крик. С разных сторон туда бежали на помощь. Страшная картина представилась людям: на песчаной дорожке барахтался какой-то человек; лицо его, освещенное светом дальнего фонаря, было искажено злобой и ненавистью; он сжимал руками горло лежавшего под ним человека.
— Что вы делаете? Оставьте! — закричал Мартини.
Кто-то из подбежавших кинулся на злодея. В него вцепились десятки рук. Он не отбивался, не сопротивлялся, но и не выпускал из своих скрюченных пальцев шею жертвы. Когда, наконец, его оттащили, он стоял среди тесного кольца окружающих, дрожа всем телом; пальцы его рук все еще оставались судорожно сжатыми, глаза, устремленные вперед, ничего не видели. Группа людей обступила распростертое на земле тело.
— Сердце едва бьется, — шепотом сказал кто-то. — Вытащите язык. Давайте делать искусственное дыхание.
Умелые руки делали уже то и другое.
— Это женщина. У нее повреждено горло. Немедленно отправить ее в больницу, — раздалось в темноте чье-то приказание.
Мартини узнал голос доктора Бергера.
— Дорогой, что случилось?
— Видите, этот человек задушил женщину. Здесь это неслыханное преступление. Каковы мотивы, я не знаю.
— Ревность, конечно, ревность, я только что невольно подслушал часть их разговора!
— Весьма возможно. — Они отошли несколько в сторону, и Мартини взял доктора за руку.
— Нечего удивляться, вы разбудили зверя. Вот он, ничем не сдерживаемый, и начинает себя проявлять.
— Мы это предвидели, но что же поделаешь? Надо бороться или с диким зверем, или со слабостью, из-за которой организм не может противостоять болезням.
— Не знаю, что лучше.
Доктор Бергер подхватил своего старого знакомого под руку и потащил к выходу из сада. Навстречу им уже мчался санитарный автомобиль. Любопытные бежали со всех сторон.
— Последние сведения об эпидемии самые неутешительные. Болеют все поголовно. Ямомото и его многочисленные помощники выбиваются из сил. Бактериологическая лаборатория расширена, но беда в том, что прививки очень слабо действуют на организм людей, выращенных в инкубаториях.
Мимо них провели преступника. Он шел, тяжело волоча ноги и громко рыдая. Бешенство прошло, сменившись глубоким отчаянием.
— Кто он? — спросил Бергер у кого-то из проходивших.
— Муки, — ответил тот.
— Муки? Муки! Я его прекрасно знаю, — воскликнул пораженный Мартини. Это хороший электромонтер и очень спокойный и разумный человек.
— Ревность делает человека неузнаваемым, — сказал доктор Бергер. Они попрощались; маленький итальянец отправился домой, полный невеселых размышлений.
Мадам Гаро снова стала бывать у Фишеров. Горькие воспоминания о кратковременном счастье, пережитом ею с Рене Герье, потускнели, она чувствовала себя в этой милой семье так же хорошо, как и прежде.
Фрау Фишер предложила ей обедать у них; она с удовольствием согласилась.
Несмотря на установившуюся близость, Анжелика не доверила супругам Фишерам всего, что произошло у нее с Максом; ее печальное настроение супруги Фишер объясняли тем, что она еще не могла оправиться от горя.
Вскоре разразилась эпидемия, и личные переживания отошли на задний план.
Сегодня погода была неважная, тучи низко висели над землей, то и дело сеял мелкий дождь. Рано стемнело. После обеда не хотелось расходиться. За столом, в ярко освещенной столовой, было уютно и тепло. Дети ушли, Фишер, потягивая сигару и запивая ее глотками янтарного пива, погрузился в созерцательное молчание. Фрау Фишер вязала, перекидываясь с гостьей короткими фразами, касающимися семьи, только что прочтенной книги, домашних дел, эпидемии.
