За будущее! - Ольга Войлошникова

ДЕНЬ МЕДВЕДЯ

Лето пятьдесят девятого года от открытия порталов

Андле пришла, как всегда, неожиданно. Утром мне сообщили, что она явилась в замок среди ночи и поселена в гостевой комнате со всеми удобствами. И это просто было чудо как здорово, потому что означало, что она успеет помыться, переодеться в чистое и выйдет к завтраку как белый человек, а не как бомжатка опять, неделю в лесу ночевавшая. Но на всякий случай я попросила горничных взять этот вопрос на контроль, потому как для Андле вовсе не «чистота — залог здоровья» в жизни было главным.

И знали бы вы, насколько я оказалась права!

Друида сидела за столом, торжественная как первоклашка первого сентября. Увидела меня, заёрзала:

— Кельда! Как хорошо, что ты в замке!

Короче, как всегда, дело не терпит отлагательств, и «ты только представь себе!», и счастье, и расстройства, всё вперемешку. «И жизнь, и слёзы, и любовь», что называется.

Счастье было от того, что у Андле (как всегда, конечно, совершенно внезапно) сильно выстрелил какой-то очередной эксперимент… Я слушала, пытаясь поднять челюсть с пола.

— Ты понимаешь, это давно было, на северах. Наши с геологическими партиями ходили. И я с ними, подыскивала свежую кровь для носорожьего стада.

— Так это лет двадцать прошло!

— А я тебе говорю! Представь: весна, холодно ещё, снег только сошёл. А мать погибла!

— Медведица?

— Да! Этот маленький совсем был, я его и подобрала. Ну, куда его? Бросить?

— Ну, нет, конечно! — тут и я бы не бросила, а уж Андле…

— Вот! — с новым воодушевлением продолжила она. — У меня в ту весну такая толпень была, ужас просто! Носорожиков маленьких штук двадцать, да щенячьи помёты один за одним, — тут нужно напомнить, что и носорожки, и алабайки все без исключения проходят у Андле усиленные звериные университеты, ибо всем им впоследствии предстоит не просто бытовое, а боевое взаимодействие в паре со своим человеком. — И этот медвежонок с ними заодно, тут же, рос. Ну и нахватался.

— Короче, ты подтолкнула ему мозги?

— Да, — она вздохнула и постаралась изобразить раскаяние. — Потом он вырос, научился охотиться и ушёл на севера́. Я думала — всё на этом, конец, ну правда!

— А оказался не конец? — и зачем я спрашиваю, и так же понятно, о, боги…

— Он пришёл, Оля! Не один! С детьми, с внуками! Спустя двадцать лет!

Мне что-то аж сплохело:

— Это ж сколько медведей???

— Немного, на самом деле. У них, как и у алабаев, сразу снизилась плодовитость. А детство — наоборот, увеличилось. Подрастают и матереют медленнее, дольше ходят с матерью…

М-гм, то есть детёныши появляются позже и помалу, уже легче.

—…так что их всего двадцать три. Но самое интересное!..

Ага, то есть всё вот это ещё было не очень интересным…

— Самое интересное! Интеллект и самосознание каким-то образом сделались доминантными!

— То есть, если хотя бы один из родителей с продвинутым интеллектом, то потомство автоматически?..

— Да! — подхватила Андле. — Автоматически рождаются продвинутыми! Ты понимаешь, что с алабаями так ни разу не получилось⁈ Я должна выяснить: почему. И найти механизм. Тут есть один возможный фактор…

— Так, стоп! В дебри магической генетики я влезать не хочу. Всё, что ты до сих пор рассказала, мне понятно, на этом и остановимся! — Андле несколько разочарованно согласилась прервать лекцию. — Вопрос в другом. Ты хочешь изучать медведей?

— Да.

— В процессе изучения медведей будут рождаться новые медведи — так?

— Ну… да. Не так быстро, как обычные, но…

— И они будут скрещиваться с другими такими же медведями, становясь всё более разумными?

Она немножко озадачилась:

— Похоже, что так.

— Ан, у меня стопроцентное чувство, что в процессе твоих экспериментов мы получим новую разумную расу, ты понимаешь?

Она захлопала глазищами.

Ну конечно! Главное же — эксперимент, а о последствиях, как всегда, кто думать будет? О, боги…

— Ан, нам нужна какая-то схема, которая поможет им — и нам! — в этот переходный период полу… полуразумности, что ли? Какой-то… ритуал? Ментальная связь? Как это вообще организовать?

Андле на некоторое время зависла, а потом выдала мне замечательное рационализаторское предложение — как бы она могла всё организовать, если господин барон Белый Ворон всё-таки разрешит нам провернуть эту авантюру.

И мы пошли к барону. У Владимира Олеговича от таких новостей чуть глаза на лоб не полезли. А с другой стороны — когда-то ведь и людской род делал первые шаги в сторону разумности. Кто знает, может быть, в те древние времена нашёлся кто-то, кто приложил усилия, чтобы мы состоялись как раса?

К тому же первоисточником события, как ни крути, была Андле. А друиду при всём желании никто бы не смог назвать адептом тёмных сил. Значит что — на то воля богов?

Вот таким образом в пятьдесят девятом году от открытия порталов Белый Ворон стал домом для будущей разумной расы медведей. Когда она оформится — бог весть, но пока каждый год восьмого августа все бурые, в ком была хоть капля разумности, собирались в большой мэллорновой роще рядом с замковым мостом на северном берегу Бурной. Матери приводили и представляли обществу подросших детёнышей. К ним приходила Андле и вершила свои звериные таинства.

А потом все они расходились по своим территориям, чтобы двумя неделями позже появиться в установленных законом священных рощах и у больших храмов — заключить или обновить договор с людьми своей местности.

Ложась в спячку, каждый зверь ставил вокруг берлоги метки, чтобы люди случайно не подняли его зимой.

Каждый медведь мог обратиться к целителю за медицинской помощью.

И каждый человек знал, что соседство медведя в лесу — безопасно.

Мы поудивлялись… и привыкли.

И такое положение дел продолжалось уже довольно долго. Более шестидесяти лет.

ГОНЕЦ

Новая Земля, Империя, земли Белого Ворона, Огненный замок, 15. 08 (января). 0122

Кельда

Люблю морозные узоры на стёклах. Поэтому, где бы я ни жила, прошу хотя бы одно окно оставить с простым стеклом, без стеклопакета. Чтобы смотреть на эти чудные снежно-ледяные завитки… Вот и в Огненном замке тоже…

Однако здесь настоящие холода — редкость, окно в моей мастерской чаще всего стоит чистым. Так что, пока предоставлялась столь редкая возможность, я без зазрения совести проводила время за бездумным любованием — вчера ударил мороз и расписал моё заветное окошко. Хотя вскоре меня привлекли возбуждённые крики и движение во дворе.

Так-так… Муж в отъезде. Выходит, если даже пришли к нему — разбираться всё равно придётся мне. Чувствую, что планам сегодняшним не суждено сбыться. Ну и ладно.

Не прошло и минуты, как в косяк открытой двери дробно постучались.

— Матушка кельда… — мальчишка лет пятнадцати, кажется, один из сыновей сыровара с Горбушки. Взъерошенный и запыхавшийся.

— Привет… Петя, да? Что случилось?

— Миланка просит вас… скорее!

— Что⁈ Говори живее, ну!

Лицо мальчишки перекосилось:

— Пацаны… Она держит их, но говорит, что ещё часа два, больше не сможет.

Так. Свой целитель в Горбушке, конечно, был. Но сейчас он уехал вместе с посольством… Осталась одна Милаша, на время зимних каникул ускакавшая домой. А Милаша сама ещё недавно пешком под стол ходила, десять лет всего. Дар у неё проявился всего полгода как. Она, в общем-то, и не целитель ещё. Я забрала её к себе в школу. Пыхтит, старается, показывает для своих десяти лет изрядные успехи — по части борьбы с ушибами, растяжениями и простудами, — ещё бы, вся деревня молилась, чтобы боги послали ребёнка, способного к целительству! Но если случай сложный, как бы не надорвалась…

— Сколько человек? Сложность? — руки сметали в дежурную сумку рабочие блокноты и журналы наблюдений. За сотню лет привычка всё скурпулёзно фиксировать въелась на уровне рефлексов — мы ж новую науку пишем, как-никак. Магическую медицину! Никогда не знаешь, на какую важную мелочь в очередной момент натолкнёшься.

— Трое. Жар у них сильный, не сходит. А Сёмка… — пацан судорожно вздохнул, — он, кажись, спину повредил. Не шевелится совсем.

Сёмку помню. Неугомонный пацан. Не хочет как папаня, Андрей Петрович, на сыроварне сидеть, всё бы ему в конюшне да с саблями скакать.

В двери просунулась голова конюшенного:

— Госпожа кельда, я вашу Зайку