покачал головой.
— Что вы, доминус, у меня и в мыслях не было брать ваш кошель. Он всегда находился у Евсения.
— Ты хочешь сказать, что я совсем стал сумасшедшим дурачком? — закричал я. — Я знаю, что он у тебя, быстро отдай его мне! Или я назову тебя вором и попрошу Севера отрубить тебе голову. Ему сейчас не хватает развлечений и он с радостью выполнит мою просьбу, понял?
Парсаний горько вздохнул, покопался у себя за поясом и достал маленький, но тугой кошелек. Услышав внутри звон монет, я радостно замер от предвкушения будущих проделок, которые я могу устроить на эти средства. Вообще-то я и в самом деле не знал, находятся ли мои средства у слуги, но предполагал, что деньги должны быть у них. Блеф прошел на ура, честное слово.
— Теперь иди и позови сюда охранника, — приказал я.
Когда опечаленный слуга вышел, я заглянул в кошелек. Золотые и серебряные монеты, на одной стороне отчеканены профили императоров или богов, а на другой различные надписи. В тусклом свете масляной лампы я разглядел, что золотые монеты назывались солидами, а серебряные — милиарисиями.
За дверью послышались шаги и я быстро спрятал кошель за спину. Но вместо Родерика и Парсания в мою комнату заглянула брюнетка, та самая дочь Севера. То-то я смотрю, шаги были совсем легкие, невесомые.
Оглянувшись, девушка захлопнула дверь и закрыла на засов. Однако, это становится интересным. Я глядел на ее манипуляции с улыбкой, пока не увидел, как она достала из-под полы плаща короткий меч.
— Оу, спокойно, красавица! — сказал я встревоженно, приподнимаясь с ложа. — Давай забудем все, что наговорили друг другу. Мы ведь взрослые люди, в конце концов. И не забывай к тому же, что я твой император.
Лицо девушки светилось неприкрытой яростью и было от этого еще прекраснее. Ей не надо было использовать никаких кремов или подводок, на которые были горазды местные дамы, как я успел заметить. Бывают ведь такие девушки, красота которых видна даже без косметики.
Однако сейчас меня куда больше красоты беспокоил острый меч в ее руках. Судя по тому, как она свободно владела им, ей уже приходилось вспарывать брюхо назойливым поклонникам.
— Ты оскорбил меня, мерзкий похотливый ублюдок, — процедила девушка и выставила меч острием перед собой. — От кого только я не ожидала услышать оскорбления, но только не такого жалкого недоноска, как ты.
— Подожди, красавица, — сказал я, взбираясь на ложе и пятясь на нем назад к стене. — Я же говорю, что готов извиниться перед тобой. Хотя, даже сейчас, под страхом смерти, должен признаться, что все равно готов оттрахать тебя так сильно, чтобы ты вопила, позабыв обо всем.
Это было последней каплей, которая окончательно взбесила мою противницу. Завизжав от бешенства, девушка бросилась на меня, размахивая мечом. Когда она взбиралась на ложе, я наклонился и подхватил покрывало, затем швырнул его девушке в лицо. Бросок получился удачный, покрывало полностью накрыло ее с головой и на мгновение моя оскорбленная красавица ослепла.
Не теряя времени, я бросился к ней, схватил руку с мечом и толкнул плечом с ложа. Мы грохнулись с него одновременно, причем так получилось, что она оказалась снизу. Меч выпал из ее руки и зазвенел по каменному полу. Застонав, девушка замерла на мгновение, а я продолжал держать ее за руки, прижимая своим весом к полу. Покрывало так и покоилось на ее голове, обмотав верхнюю часть тела.
Чтобы она не задохнулась, я отпустил одну ее руку и стащил покрывало с головы. Что-то она совсем неподвижна, не разбила ли себе голову? Хорошо, что на полу есть подобие коврика, хоть как-то смягчающего падение.
Когда я снял покрывало, то с удивлением обнаружил, что девушка, оказывается, ничуть не пострадала и продолжает смотреть на меня сверкающими от ярости глазами, как пойманная в клетку пантера. Заглянув в эти томные глаза, даже сейчас сохранившие особую прелесть благодаря густым и длинным ресницам, я улыбнулся и спросил:
— Может быть, теперь мы можем поговорить о членах и том, как их лучше отрезать?
Девушка взревела от ярости и попыталась освободиться. Я продолжал удерживать ее своим весом, хотя это давалось мне с большим трудом. Мы боролись на полу и в процессе схватки покрывало полностью сползло с ее тела, прихватив при этом верхнюю часть туники. Ее большая грудь обнажилась и я вдруг заметил, что прямо передо мной находятся ее розовые соски.
Девушка тоже увидела это и посмотрела на меня, тяжело дыша. Мне показалось или нет, что она сопротивляется мне теперь как-то по-иному, все также с отчаянным придыханием, но при этом поглядывая мне в глаза с неким странным выражением?
— Как тебя зовут? — спросил я, в очередной раз обездвижив ее.
— Зачем тебе это, мерзкий ублюдок? — спросила она, снова начав извиваться подо мной. — Отпусти меня, умоляю.
— Ага, теперь ты умоляешь? Как тебя зовут? — неумолимо спросил я, глядя на нее.
— Секстилия, — простонала она, безуспешно пытаясь вырваться. Или мне опять показалось, что она сопротивляется просто для виду? — Отпусти меня, пожалуйста. Это становится очень неприличным.
И тут я с удивлением обнаружил, что ее лицо заливает краска стыда. Это делало ее еще прекрасней и соблазнительней.
— Ты что же, девственница, Септилия? — спросил я, невольно поглядев вниз, между своих ног.
Надо ли говорить о том, что мой член при этом уже увеличился в размерах и все теснее прижимался между ее ног к обнаженному телу, поскольку под туникой и плащом у девушки ничего не было. Да, как все-таки удобно жить в стране с теплым климатом, можно экономить на нижнем белье.
Септилия отчаянно замотала головой.
— Тогда что же тут неприличного? — прошептал я, приблизив свое лицо к ее вплотную и глядя в неотразимые миндалевидные глаза.
— А ничего, — вдруг ответила она и приподняв голову, яростно впилась мне в губы.
Поначалу я думал, что она хочет откусить мне язык, но девушка только страстно целовалась. С удивлением я обнаружил, что она при этом больше не сопротивляется мне, а наоборот, приподняла свои бедра и старается прижаться ими к моему возбужденному мужскому достоинству. А раз так, чего же я тогда теряю время?
Вскоре вопли девушки и в самом деле разнеслись по всему дому, а в дверь начали неистово колотить. Я услышал разъяренный голос отца Септилии, Кана Севера, предупреждающий о том, что он перегрызет мне глотку, если с его дочерью что-нибудь случится. Ну что же, я, кажется, предупреждал о том, что так и будет?
