За неделю, проведенную на Пиносе, мы вроде сумели наладить контакт с бывшими рабами, Джузеппе у них стал огромным авторитетом и его распоряжения выполнялись мгновенно.
Главным для них оказалась прекращение семейного и сексуального насилия. Чернокожее население острова быстро разобралось со своими семейными предпочтениями и они начали благоустраивать свою деревню. А потом нас ждал сюрприз: из леса вышла пара беглецов с двумя маленькими детьми.
Тридцать греков, пятеро русских, Ружицкий и Джузеппе на первое время поселились в американском поселке около причала и начали расширять и укреплять укрепление в устье реки.
Ружицкий стал называть его Северным фортом, он планировал установить там несколько карронад и длинноствольных пушек. Адмирал обещал с ним на первое время поделиться артиллерией с «Сарагосы».
Наши моряки на шлюпках с двух сторон обшли остров и сказали, что с моря к нему можно подойти безопасно только в одном месте, с севера. С других направлений очень опасно подходить или берег для высадки очень плохой. Это меня конечно очень порадовало.
Англичане в итоге передумали оставаться на острове, а греки остались те, кто лишился семей и считал себя полностью одинокими, все они рассчитывают в Новом Свете Начать новую жизнь. На Пиносе остался один из наших фельдшеров.
«Сарагоса» остается в Новом Свете, пока она будет курсировать между Кубой и Пиносом.
Один из глав семей, занимающийся реализацией мяса с острова на Кубе оставил нам свои контакты и адмирал надеялся начать торговлю. Он естественно остался верховным руководителем нашей колонии.
Перед выходом в Россию на «Геркулес» перешло несколько греческих моряков рассчитывающих найти свои семьи после окончания войны. Образовавшийся дефицит команды адмирал собрался компенсировать в Гаване, где недостатка желающих пойти в море не было.
Пополнив запасы угля, продуктов и воды, наш пароход отправился в обратный переход через Атлантику.
Веронике и её двум сопровождающим женщинам, чернокожей служанке Розе и бывшей няне пятидесятилетней француженке Эжени, была выделена отдельная каюта. Большего комфорта мы предоставить не могли и местом встречи и общения влюбленных чаще всего была кают-компания.
Выйдя из Гаваны мы направились на северо-запад и очень быстро попали в струю попутного Флоридского течения, которое понесло нас на север. Пройдя Багамы оно дает начало Гольфстриму — величайшему течению севера Атлантики.
Благодаря попутным течениям мы почти тысячу миль до мыса Гаттерас на побережье Северной Каролины шли с небывалой скоростью — десять миль в час, пройдя это расстояние за неполные пять суток.
Поймать эти попутные течения, как я понял, большое искусство и не каждый мореход это может. Я так и не понял, кто это сделал крестный или Пакуале. Но это было на самом деле не важно, главное, что у нас это получилось.
Все эти пять суток я провел в основном на капитанском мостике, наблюдая за действиями капитана или старшего офицера и задавая им кучу вопросов. Моя записная книжка не закрывалась, чаще всего я даже не пытался вникать в то, что записываю, уповая на то, что спокойно сделаю это в тиши какого-нибудь из своих кабинетов.
Как по заказу океан был спокойный, только пару раз где-то в стороне что-то пронеслось, погромыхивая.
На траверсе мыса Гаттерас Гольфстрим начинает вести себя непредсказуемо и его можно легко потерять, но наши мореходы оказались не из тех, с кем проходят эти фокусы. Они резко взяли курс в океан и попутное течение понесло нас дальше.
Скорость потихоньку начала падать и через девять суток мы покинули воды попутного течения, которое начало слишком отклоняться на север и пошли почти строго на восток к берегам Альбиона и до Саутенда в устье Темзы мы шли еще восемь суток.
Когда мы вошли в Ла-Манш, многие встречные корабли приветствовали нас, причину этого мы поняли на причале Каролины Браушвейгской, где нас окружили десятки репортеров английских и европейских газет.
Наш «Геркулес» совершил доселе небывалое, на чисто паровой тяге дважды прошел Атлантику, туда и обратно.
Из Гаваны мы безостановочно шли двадцать один день. Тот же Колумб в своё время на возвращение в Европу потратил времени в два раза больше.
Пока «Геркулес» заправлялся, я совершил марш-бросок в Лондон и обратно.
У захода в Англию и «полета» в Лондон был один единственный резон, мои финансы откровенно собирались петь романсы. Корабельная касса была пуста совершенно и в бумажнике то же гулял ветер. До Усть-Луги мы конечно дошли бы, но я не знал каково положение дел в России и вернуться лучше хоть с какой-нибудь копеечкой.
Я рассчитывал естественно на регулярные доходы с клуба, там конечно не все гладко, в первую очередь надо пополнить резервный фонд ополовиненный тетушкой, но минимум на сто тысяч фунтов я рассчитывал.
Но действительность превзошла все мои ожидания, доход клуба после пополнения резервного фонда составил почти миллион!
Я не мог понять на чем сумел сыграть Федор, а он не спешил мне открывать эту тайну. И лишь когда передо мной оказались лондонские газеты, я понял в чем дело.
Мои мудрецы сыграли на переходах «Геркулеса». Ставки были заоблачные, Федор очень рисковал и в случае проигрыша пришлось бы залезать в долги и раскрывать перед кредиторами свою кухню.
Но мы не подвели наших спекулянтов и они сорвали джек-пот. Я получил миллион, все участники с нашей стороны стали по меркам 19-ого века состоятельными людьми, а резервный фонд Федор довел до четверти миллиона.
На «Геркулес» я вернулся в великолепном настроении и мы тут же отошли от причала.
До Усть-Луги мы шли неторопливо и ровно через месяц нашего выхода из Гаваны, пришвартовались в домашней гавани. Как говаривал Государь Петр Алексеевич — небывалое бывает.
Дома меня ждал ожидаемый сюрприз, Соня родила и это действительно было двое малышей: мальчик и девочка. Соня их назвала нашими именами и я естественно спорить не стал.
Все дела обстояли великолепно, даже с финансами было не так плохо как я ожидал. Матвей чего-то там разработал в лечении детских неожиданностей и подготовил бригаду для срочного выезда в любую точку Европейской России.
Была конечно небольшая ложечка дегтя, химические гении и в Пулково устроили канонаду. Взрыв конечно не имел таких последствий как в Англии, но лаборатория пострадала изрядно и сейчас шли восстановительные работы.
Гении химии сидели под замком и в отсутствии лабораторной базы занимались теоретической наукой.
Когда все наши узнали о намечающемся изменении семейного положения Николая, было всеобщее ликование.
Но мне надо было сразу же без раскачки заниматься российскими делами.
В Варшаве прошла коронация Николая Первого и его супруги Александры Фёдоровны. Никаких эксцессов не было, а война с Турцией похоже идет к своему логическому завершению.
Из Бухары и Хивы постоянно приходили донесения, но они были очень противоречивые и непонятные.
Я попросил Бенкендорфа принять меня и вечером пятого августа я оказался в знакомом кабинете.
Генерал был явно не в духе и разговора у нас не получилось. Когда я спросил его об известиях из Средней Азии он потряс стопкой донесений и раздраженно выдавил из себя:
— Куча дураков не может составить ни одного толкового донесения, другая все пытается переложить на чужие плечи. Если у вас, князь, нет конкретных предложений, то лучше уходите и займитесь опять своими путешествиями.
Такого я от Бенкендорфа не ожидал и просто опешил, первой моей реакцией было действительно развернуться и уйти, хлопнув дверью. Но я сдержался и постарался максимально спокойно сказать:
— Нет, господин генерал, я не уйду. У меня как раз конкретное предложение. Я со своими людьми поеду в Оренбург и на месте разберусь.
Генерал подбежал ко мне вплотную и начал дуравить меня своим немигаюшим взглядом.
— За свой счет, князь, пожалуйста, езжайте, — я усмехнулся.
— Разумеется, господин генерал. У меня только к вам одна просьба, желательно иметь бумагу к генералу Эссену, что бы он оказывал мне содействие, например ваше письмо.
