Пионерский гамбит 2 (СИ) - Фишер Саша

— Слушай, Илюха, — я присел рядом с ним. — Мне тут поручили стенгазету вести в эту смену. Давай ты тоже будешь в редколлегии?

— Я в газете? — Мамонов даже выпрямил спину и перешел из положения полулежа в положение сидя. — Ну давай. Только у меня по русскому трояк, на меня уже все рукой махнули. И рисовать я не умею.

— Будешь креативить помогать? — я подмигнул.

— Что делать? — не понял Мамонов.

— Это от английского to creative, — объяснил я. — Творить, значит. Заниматься созидательным творчеством. Ну, типа вместе думать, предлагать идеи и обсуждать.

— А, ну это я могу, — Мамонов покивал головой. — А еще здесь фотокружок ведет мой сосед по лестничной клетке. Нужен фотограф?

— О, круто! — я хлопнул себя по коленкам. — А тут разве есть фотокружок? Я вроде смотрел, чем можно заняться, фотографии с списке не было.

— А это секретный кружок, — Мамонов хохотнул. — Он когда первый раз приехал, два года назад, и объявил, что , мол, можно всем желающим, там столько народу набежало, что получилась одна сплошная ерунда. Фотоаппарат моментально сломали, во время проявки пленок и печати фото туда сюда бегали, запороли кучу кадров… Ни то, ни се. В общем, он потом решил, что кружок этот всех желающих не выдержит. И теперь берет туда только по рекомендации и то не всегда.

— И как Надежда Юрьевна на такое согласилась? — я хмыкнул. — Это же какая-то шпионская конспирация просто. Разве не должно быть все всем доступно?

— А он технику всю свою привозит, — сказал Мамонов. — Но все равно не знаю, как там они договорились. Но кружок секретный. Хочешь, сходим поговорит к Илюхе.

— К Илюхе?

— Ну да, он мой тезка, — Мамонов покивал. — На самом деле, Илья Сергеевич, конечно. Он уже взрослый. Даже можно сказать, пожилой. Но он такой мировой мужик. И всегда просит называть его на ты и по имени.

Илья Сергеевич был личностью занимательной, конечно. Во всяком случае, если судить по рассказу Мамонова. Пока мы шли к зданию, где у нас в лагере располагались все кружки — длинное, одноэтажное, составленное из отдельных блоков с разными входами. Рядом с дверью, над которой красовалась табличка «Рукоделие» толпились только девчонки. Ну да, логично. Это же про всякое вязание, вышивание, шитье из лоскутков и прочее макраме. Парням в такое ходить нельзя, засмеют. Кружок чеканки пользовался успехом среди пионеров обоих полов. В драматический кружок дверь была закрыта. Наверное, пока не приехал преподаватель. Или он просто в другое время работает. Авиамодельный, кружок рисования, мягкая игрушка… Где-то народу было больше, где-то меньше. Но аншлаг понятен — первый день же. Пионеры исследуют, так сказать, доступное пространство.

Вот только Илья Сергеевич расположился не в основном помещении для кружков, а в небольшой сторожке ближе к забору. Я вообще думал, что это какая-то заброшенная постройка, потому что окна снаружи закрыты ставнями и еще и забиты крест накрест для верности.

Так вот. Илья Сергеевич. Как меня предупредил Мамонов, он человек многих талантов, в школе вообще был вундеркиндом, закончил с золотой медалью, ему пророчили большое научное будущее. Наукой он вроде занимался, но в какой-то момент не то разругался с руководством НИИ, не то что-то случилось по партийной линии, но, в общем, блистательная карьера Ильи Сергеевича закончилась. Он устроился работать в дом пионеров и ведет там два кружка — по фотографии и радиолюбительский. Ну и в лагерь вот еще приезжает летом.

— Дверь не открывать! Идет печать фотографий! — раздался голос сразу же, как только мы постучали.

— Илюха, это я, — сказал Мамонов.

— А, сейчас! — с той стороны раздались шаги, дверь приоткрылась и наружу высунулась светловолосая голова. В больших роговых очках. Илья Сергеевич подозрительно посмотрел по сторонам, потом обвел меня взглядом с ног до головы. Потом дверь полностью открылась. Руководитель фотокружка выглядел именно так, как я его себе и представлял. Как гайдаевский Шурик. Издалека его можно было даже принять за студента. Но вблизи было понятно, что это взрослый дядька. Просто он был того типа, который до старости смотрится старшеклассником.

— Заходите! — скомандовал он, пропустил нас внутрь, еще раз высунулся за дверь, подозрительно осмотрелся, и только потом ее захлопнул.

Внутри горел яркий свет, и явно никакой печатью фотографий в данный момент и не пахло. Громоздкий, похожий на космический корабль, фотоувеличитель стоял на столе, придвинутом к стене. На полках были расставлены пластмассовые кюветы разных размеров, стояли всякие скляночки и коробочки. Две круглых черных банки для проявки пленок, несколько пухлых фотоальбомов и картонных коробок.

— Кто-то разболтал про фотокружок, — Илья Сергеевич прошелся по своему невеликому «царству» заложив руки за пояс. — Ко мне ломился сегодня чуть ли не целый отряд разом. — Чаю хотите? У меня печенье есть.

— Давай, — сказал Мамонов, усаживась на один из стульев. Я вежливо примостился на втором и стал наблюдать, как бывший научный сотрудник готовит чай. Тоже в чем-то было предсказуемо. Он снял противно лязгнувшую крышку с коричневой эмалированой кастрюли, зачерпнул из нее ковшиком воды и наполнил литровую стеклянную банку. Потом сунул в нее кипятильник и воткнул вилку в розетку. На металлических завитках чуда советской техники тут же вспухли пузырьки воздуха. Илья Сергеевич пошарил на полке и добыл потертую жестяную банку. Черную, в желтых завитках. На передней стороне — расписной слон с всадником. На тронутой ржавчиной крышке крупными буквами было написано «чай индийский». И буквами помельче — черный байховый«.

Я улыбнулся. Вспомнил, что у мамы была такая же банка. Она ее берегла как зеницу ока. Насыпала туда чай из других пачек, но эту не выбрасывала. И слон уже почти стерся. И крышка стала отваливаться. Но мама все равно держалась за эту жестяную банку. И как я ни пытался ее выпросить, всегда получал категорический отказ.

Вода в банке закипела. «Шурик», в смысле, Илья Сергеевич, выключил кипятильник из розетки, потом достал его из банки и положил на тарелку. Такую же, как в столовой. Зашипел, когда брызнул себе кипятком на руку. Всыпал в воду на глазок черного крошева. Вода стала окрашиваться в коричневый.

— С чем пожаловали? — спросил он, прихватив горячую банку через полу собственной футболки.

— Кирюха у нас редактор стенгазеты, — сказал Мамонов. — Вот, пришли к тебе спросить, нет ли на примере толкового фотографа.

— О, газета… Газета — это хорошо, — чай полился в стаканы. Вместе с чаинками. Ситечка в хозяйстве у Ильи Сергеевича не водилось. Потом он поставил на стол миску с печеньем. Миска была эмалированная, металлическая. Снаружи коричневая, изнутри белая. Ну, то есть, она когда-то была белой, сейчас эмаль уже пожелтела и кое-где откололась. Печеньки были квадратными, и на каждой написано «к кофе».

— Есть у меня на примете один паренек, — Илья Сергеевич с грохотом придвинул к столу еще один стул и сел. — Он у меня в прошлом году занимался, в этом тоже будет. У него даже собственный фотоаппарат есть, родители купили.

— А мне мать отказывается покупать фотоаппарат, — хмыкнул Мамонов и потянулся за печеньем. — А сахар есть?

— О, точно, чуть не забыл! — Илья Сергеевич вскочил и снова полез куда-то за коробки. Извлек оттуда белую в красный горох сахарницу. — Так вот, парень отличный, только стеснительный очень. Вы же его не обидите?

— Обижать фотографа — это себе дороже, — я ухмыльнулся. — Потом на фотографиях будешь с козлиной мордой получаться.

— Молодец, что понимаешь! — Илья Сергеевич снял с сахарницы крышку и кинул себе в чай три кубика сахара. Кубики были непривычные. Очень плотно спрессованные, квадратные. Я, было, потянулся тоже, а потом передумал. Мне и так здесь все напитки кажутся чересчур сладкими, чуть ли не в первый раз появилась возможность попить чай без сахара. Так что я сменил курс и схватил печенье.

— Тогда я ему скажу, и он сам тебя найдет, — Илья Сергеевич кивнул. — Ты же в первом отряде, да?