людей моего мира.
— Хм. А ты чего хотел?
— Стать известным, — пожал я плечами. — Остаться в истории, быть всегда при деньгах. Чтобы люди знали, что я существую на свете.
— Зачем? — удивление свободно читалось в глазах Лукины.
— Тщеславен, наверное, — улыбнулся я. — Но, я всегда любил что — то делать и делиться этим со всеми. Нарисовал что — то, показал это друзьям. Написал — показал. Правда, некоторые стали называть меня хвастуном, но… скорее всего так и было. Потом я очутился на сцене. Стал выступать, играть в постановках, быть ведущим, петь. Мне это нравилось и нравилось безумно. Стоять после выступления и слушать овации, наблюдать за лицами людей, чувствовать, что ты поделился с ними эмоциями, — зажмурившись, вспомнил последнее свое концертное выступление. Аплодисменты, свет софитов, что слепит глаза и крики «браво!». Незабываемые эмоции.
Рядом послышался короткий смешок Лукины.
— Ты был уличным артистом? Чем же тебе нравилось петь и танцевать на забаву публике? Это же удел шутов, скоморохов и трубадуров.
Ее суждение меня несколько оскорбило, однако сделать я ничего не мог — на таком уровне тут театральное и музыкальное творчество. Наслушался уже, да и видел пару раз местных актеров с певцами. Тихий ужас просто. Эмоции показывают навыпят, настолько гротескно, что больше напоминает кривляние обезьян перед зеркалом. Сценарии постановок тоже незамысловаты, как и местные песни. Ни разу не встретил тут что — то, что выбивалось бы из сюжета про доярку Лолину или подвига какого — то рыцаря или короля. Я, конечно, утрирую, были тут и достойные произведения, но их было можно пересчитать по пальцам одной руки.
— Я понимаю твой скепсис. Но мой мир в этом плане шагнул куда дальше вашего, уж поверь.
В ответь я услышал лишь скептичный смешок. Который и был последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.
— Ладно, раз уж ты не веришь, давай я тебе кое — что расскажу. На днях тут ради практики перевел со своего языка.
— Давай, — с улыбкой произнесла Лукина. — Хоть время убьем.
— Ну, ну, — я вскочил с земли, встав перед ней. — Михаил Юрьевич Лермонтов!
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор…
Я вспомнил, как пару лет назад услышал это стихотворение в ютубе. Впечатлило сильно. До такой степени, что пару минут сидел и просто смотрел в экран. Именно тогда и увлекся заучиванием стихов. С тех пор много воды утекло, много стихов было заучено, но это — первое. Его я помнил всегда, возможно именно поэтому я решил перевести его первым. И похоже, на Лукину оно произвело огромное впечатление. Сидит, молчит, затуманенный взгляд вдаль. Ну, думаю, нужное впечатление произведено.
— Это было… иначе, — наконец отмерла Лукина. — На голову выше наших произведений.
— Я же говорил.
— Беру свои слова назад, — улыбнулась женщина. — Это было потрясающе.
Довольная улыбка посетила мое лицо. Люблю, когда хвалят.
— А где девочки?
Улыбка слетела с моего лица, и я принялся активно озираться, в поисках искомых девушек. Лукина встала и последовала моему примеру. После нескольких секунд перешла к более активным действиям:
— Кина! Мика! Вика! — приложив ладони ко рту для усиления звука, выкрикнула она. — Где вы?
— БУ! — взорвался сзади нас на три тонких голоска.
Мы, естественно, подскочили от неожиданности, вызвав бурные положительные эмоции у девочек, как — то подкравшимся нам за спину. Напомню, им по пятнадцать, и они до сего времени получают удовольствие от подобных детских шуточек. Или может я просто такой зануда…
— Девочки! — вспыхнула Лукина, зардев словно свежий помидор. — Не пристало воспитанным дамам так себя вести! Тем более при кавалере!
— Простите нас, — одновременно произнесли они поклонившись, однако в голосе, не было ни капли раскаяния, только озорство.
Лукина вздохнула, и тихо произнесла:
— Бегите.
Девочки услышали, подняли головы и посмотрев на мать прыснули во все стороны. А Валентия… Побежала за ними! При этом громко хохоча в такт своим дочерям, ничуть не страшась упасть и словно бы не замечая длинного и тяжелого платья на себе. Я наблюдал за этим с приоткрытым ртом. И несвойственно широкими для меня глазами.
— М — да… И это воспитанная леди?
Ларион почти пол месяца учил меня этикету, культуре и традициям. И женщины во всем этом представлялись неприступными благородными монахинями, главные развлечения которых вышивание, светские беседы и прогулки по саду. Но, как всегда, в реальности все оказалось гораздо прозаичней.
— Вито! Помоги мне поймать этих негодниц! — вскричала на всю округу Валентия, под звонкий смех девиц.
Я представил себя бегающего по полю вместе с ними. М — да… Пойду — ка я лучше. К тому же как — то и неудобно при взрослой женщине, гоняться за ее дочерями и пытаться поймать их. К тому же, у меня только закончился переходный возраст гормоны играют… Короче, я боюсь, что у меня случиться некая реакция на девушек.
— Воздержусь, — спиной отступаем, спиной. — Я пойду лучше.
— Куда это? — ох и не нравиться, как она на меня посмотрела.
— Домой. Дело есть. К Лариону, — разворачиваемся и не торопясь на уверенности топаем. Авось не погонятся.
— Девочки! Хватайте его! — ха, ну да, конечно.
Они побежали, весьма резво причем, словно и не в длинных платьях. Я тоже побежал, мне было легче — штаны и ботинки, еще длинные ноги, суммируем то, что в том мире любил побегать и получаем быстро оторвавшегося от преследования меня. На время, поскольку я достаточно долго не занимался спортом там, плюс месяц ничего не делания здесь. В общем, выдохся достаточно быстро, и так же быстро был догнат… догнан… настигнут тройняшками и Лукиной. Причем, по ним и не скажешь, что они устали или сбили дыхание.
— Ты сильф! — воскликнула Лукина, добравшись до меня первой (!) и коснувшись плеча.
— Что? — аж остановился от недоумения.
— Ты что? Не знаешь этой игры? — Валентия удивилась не меньше, как и ее дочери.
— Напомню, что я немного не
