5.2
***
Усталость и вино сделали свое дело. Аня опьянела, даже при наличии сытного ужина, а неудача с кофе подвела к точке невозврата: в номере Воронцова расстроенно уселась на высокую постель и разговорилась.
-Господи, ну за что? Даже кофе испортили! Вот что я буду тут делать, а? Как мне жить? – она повернулась к сидящему в кресле у кровати мужчине и продолжила. – Тебе хорошо, ты в своем мире, знаешь, что почем! А я? Ну, приедем мы в твой дом, а дальше? Что дальше? И отец, что подумает и скажет твой отец? Господи, а инквизиция здесь тоже есть? Меня отправят на костер? Нет, это если узнают, а я буду молчать как партизан! Тсс! И ты молчи, друг Вайс! Мне бы освоиться чуток! Ну, подруга, чтоб тебе икалось!
Потом Воронцова озвучила и сожаления об отсутствии навыков, знаний, профессии, –короче все, о чем думала по дороге сюда. Говорила, всхлипывала, досадовала, снова жаловалась на свою бесполезность, злилась на какую-то Ларису, грозила кулаком потолку. Немного помолчала, легла на спину и вновь затянула:
- Ну что я могу? Кофе варить? Так из-за нескольких чашек в день разве на работу возьмут? Да и стать у меня не та, чтоб клиентов привлекать, ха! Доска стиральная…А капуста отвратная, я тебе скажу! Испорченный продукт! Надо учить язык, грамоту. Мать твою, на седьмом десятке за парту.. ОООО! Еще шить умею, Лариска всегда предлагала индпошивом заняться! Эх, бабуля, и что я тебя не слушала! Пироги печь умею, но где дрожжи, где духовка? У них тут только камины огроменные.. Ну, не дурь ли – небо греть! Да печку сварганьте – и тепло, и польза! Нет, точно, что русскому хорошо, то немцу – смерть! Вчера пил с русскими – чуть не умер, сегодня опохмелялся с русскими– лучше бы я умер вчера! – после чего пьяно расхихикалась, закашлялась и шепотом поделилась с Вайсом:
-А вообще-то, парень, я боюсь, очень боюсь.. И тебя, и отца твоего, и мира этого вашего..Чужая я, и мир чужой..Я никогда ни на кого не рассчитывала, все сама, ни на мужа, ни на другого мужика. А теперь вот к тебе прицепилась, не хочу, а куда деваться? Ладно, я немного освоюсь и отплачу тебе..как-нибудь. Я смогу! Не стоит прогибаться под изменчивый мир, однажды он прогнется под нас! Врешь, не возьмешь! В перестройку выжила, КОВИД пережила, и здесь справлюсь! Я Анка-пулеметчица! Получи, фашист, гранату от советского бойца– и она изобразила автомат – тратататата!
После чего закрыла глаза и отрубилась.
Хенрик слушал пьяную женщину и удивлялся, и жалел, и смеялся. Она была такой забавной! Этот последний звук, он что-то обозначал, угрожающее, как понял мужчина. И про смерть немцев ему понравилось. Она вроде его немцем называла. Шутка– он понял!
То, что ей страшно – не удивительно, а вот что она хочет работать – странно. Хенрик никогда не задумывался, чего может хотеть женщина, кроме нарядов, подарков, украшений. Ну, замуж, да. А вот работу? И ведь именно это сильно беспокоит Анну – невозможность работать! Не одиночество, не внешность, а самостоятельность! Она переживает, что ничего не умеет из того, что , по ее мнению, могло бы помочь ей устроиться в его мире. Это никак пока не укладывалось в голове Вайса.
Анна тихонько похрапывала, Хенрик улыбался. Все же забавная! Потом лег рядом с ней, не раздеваясь, обнял со спины и спокойно уснул.
***
Когда бывший лейтенант королевского сыска проснулся, Анна еще сладко посапывала, подложив руки под щеку. Мужчина встал, умылся и тихо выскользнул из номера. Обговорив с официантом поздний завтрак, отправился за покупками. Он не хотел, чтобы отец принял женщину за несерьезную даму, поэтому купил скромное закрытое платье зеленого цвета, нижнюю сорочку и панталончики, туфельки, пару серебрянных сережек (проколотые ушки он разглядел), кусок ароматного италийского мыла и вернулся в гостиницу. Там нашел ресторатора и уговорил продать немного кофэ и кувшин вчерашнего вина для отца. Потратив последние деньги, решил : пора будить женщину и отправляться в поместье.
Относительно трат Хенрик не переживал: по правилам службы, жалование ищеек хранилось в кассе заведения и выдавалось по запросу, в остальном они находились на полном обеспечении короны. За пять лет службы у него скопилась приличная сумма, которая должна была быть отправлена отцу вместе с приказом об его отставке. В этом Вайс не сомневался. Вряд ли командование решилось бы нарушить традицию. И дело не в обстоятельствах «ухода» лейтенанта. Просто герр Бенкендорф знал нрав старшего Вайса, а тот знал законы , поэтому мог поднять ненужный шум. Не стоили те талеры скандала.
-Анна, вставай, – прошептал мужчина и потряс Воронцову за плечо. – Нам пора, карета ждет.
Анна Николаевна с трудом открыла глаза. Голова болела и была тяжелой. С чего это ее так растащило? Она помнила, как пришла в номер, села и– все. Провал. Такое с ней бывало, к счастью, редко.
-Уже пора? Ладно. Прости, умоюсь и поедем. Чему быть-того не миновать-сообщила сама себе женщина и поднялась. Господи, она и спала одетая! Видок, небось, тот еще. Да и ладно! Не женихаться едет. А списать можно на неопытность.
Придя в себя от холодной воды и посетив кабинет задумчивости (ведро за перегородкой), Анна расчесалась, похлопала себя по щекам и сказала:
-Веди, Сусанин! Хоть к отцу, хоть в болото! Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никтооо не желает! А, все равно не поймешь! Пойдем!
Хенрик чуть не расхохотался, но сдержался. Подбодрила!
***
