же воскликнул Пётр Алексеевич.
— А почему в глаза не смотришь?
— Мне… мне стыдно, что я не оправдал ваших ожиданий.
— Господи, пятьдесят лет прошло, Петь. А ты ещё об этом переживаешь. К тому же, нечего тебе стыдится. Ты полностью отдавался обучению. Возможно, это моих навыков не хватило, да и… человек предполагает, а Бог располагает.
— И всё же…
— Никаких «всё же». Не знаю кто тебе эту дурость в голову вбил, но ты не должен был становиться моей заменой. Ты должен был стать примерным офицером и стал. Вон, уже своих учеников ко мне водишь, — мастер кивнул в мою сторону и тоже сел за стол. — Как ты только через мой барьер прошёл? Даже императорские гвардейцы ломались здесь, а ты прошёл.
— Разделил сознание на различные автономные зоны, когда чары сводили одну зону с ума, я перемещал личность в свободную, затем восстанавливал утраченную зону, очищал её от пагубного влияния. И так по кругу.
— Ты и такое умеешь? Как ты этому научился? Сам? Ни за что не поверю.
— Жизнь заставила научиться.
— Заставила… я к этой технике на шестом десятке жизни пришёл, а затем ещё столько же совершенствовал. А тебе сколько лет? Даже сорока нет!
— Вы правы, нет.
Мастер впился в меня взглядом, я же не дрогнул, в гляделки оба играть могут. Так мы сидели минут десять, пока мастер пытался проникнуть в моё сознание. Но у него это не получилось, впрочем, и вовсю силу он не действовал, так, проверял.
— Ладно, допрашивать тебя не буду. В конце концов все рода друг другу глотки грызут, так что всеми секретами делиться у нас не принято. Нас же будет интересовать результат, верно? Верно.
Мастер даже не давал возможности ответить на его вопросы. Да уж, почти два века жизни дают о себе знать. Некоторые уже на седьмом десятке невыносимыми хрычами становятся, а мастер так ещё и бывший офицер, военной закалки. Такие чужое мнение воспринимают с очень-очень с большим трудом.
— Занятия начнём здесь, к концу месяца отправимся на шведский фронт. Обучаться продолжим там.
— Вы поедете на войну, лично? — удивился Пётр Алексеевич, уронив ложку в тарелку с супом.
— Нет, я по переписке буду его ментальной магии обучать! Конечно же лично поеду!
— А Государь уже знает?
— Я не буду участвовать в сражении, как и принимать командование над войсками не планирую. Да и молодые сами справятся, я же староват совсем стал. При мне ещё мушкеты были! А тут винтовки, танки, паровые баржи летают… Ай, не понимаю я уже ничего, не могу соревноваться с вашими современниками. Мой час уже пробил и давно.
— Что вы такое говорите! Вы же основоположник всего русского военного дела!
— Был им, давно.
— Но вас до сих пор цитируют в армии, в честь вас полки называют, а…
— Петя, хватит уже. Ты прекрасно понял о чём я говорю.
И Пётр Алексеевич замолчал, переведя тяжёлый взгляд в тарелку с очень странным супом, по всей видимости какой-то особый рецепт.
Я же молча кушал и размышлял о том, о сём. Ну знаете, нужно же как-то войну выиграть, а она идёт на трёх фронтах, даже на четырёх если отдельно выделить германский и австрийский фронты. Впрочем, некоторые идеи у меня уже имелись.
— А мой подарок, вы его смотрели? — подозрительно спросил Пётр Алексеевич, глядя на гору подарков.
— Дайка угадаю, ты мне шашку подарил? Или статуэтку всадника?
— Ещё и энергетический револьвер.
— Ох, не знаю почему вы все решили, что раз я офицер, то дарить мне нужно исключительно оружие и всё связанное с военной тематикой, — пробурчал мастер, который быстрее всех разделался со своим супом. — Я вот растениеводством начал увлекаться. У меня целый парник, современным, даже какие-то магические приблуды купил для ускорения выращивания растений. А шашку я пол века уже не держал. И не хочу, навоевался, знаете ли.
— Растениеводство? — как-то неуверенно спросил Пётр Алексеевич и едва сдержал ухмылку. — Вы?
— Да, Петя, я! Доживёшь до моего возраста, поймёшь какого это! Останешься один, на пенсии, со своими медалями, Государь выявит благодарность и объявит о заслуженном отдыхе! Затем тебя отправят в тыл, занимается обучением… а стоп, через это ты уже прошёл. Но никак не можешь смириться с тем, что на фронте ты уже не нужен. Ты просто старик, единственная задача которого передать знания и всё. Год, второй, десятилетие… Тебе ещё века не исполнилось, однако ты уже заметил, да⁈
Мастер вдруг перешёл на крик и начал подниматься с места, его трясло, а эмоции отражались не только в голосе, но и в глазах, и даже ментальном пространстве. Он уже полностью встал и продолжал говорить, обращаясь к Петру Алексеевичу:
— Видел, да⁈ Как сменяются поколения, как времена определяют нравы, как вчера быть офицером было почётно, а сегодня уже злые языки называют нас предателями Родины, желая увидеть наши головы на пиках. И за ними идёт молодёжь, которая ничего не видела и ничего не знала, но как же горячи их сердца, как громки лозунги и как больно видеть, что о все твои достижения вытирают ноги. Столько людей умирало! Я вёл солдат в бой, когда было нужно первым шёл в первых рядах, чтобы взять очередной форт! На моих руках умирали благородные офицеры, я слышал, как гусары кричали: «Кто доживёт до сорока, тот подлый трус!» и всадники мчались прямо на пушки!
И с каждым словом мастер начинал всё сильнее краснеть, давление его поднималось, руки уже совсем тряслись, а из-за нестабильности эмоций начал меняться ментальным мир, вызывая изменения уже и в физическим. Потух огонь в камине, свет больше не падал через окна. А мастер продолжал:
— А теперь что⁈ ЧТО ТЕПЕРЬ⁈ Генералы сидят в тылу, в своих блиндажах! Наши сержантские корпуса уступили место прусским! Предатели и трусы устраивают мятежи! ВЗРЫВЫ в столице! Губернии, которые мы защищали от пруссов, французов, турков… они теперь хотят независимости, хотят отделиться и ничего уже не помнят! А завтра… завтра они снесут все памятки, хотя я лично помню, как их предки с радостью встречали нас с хлебом и солью! Они сами в честь меня и других героев называли города и сёла!
И мастер вдруг ослаб. В голосе его звучала вся накопившаяся за столько времени боль. Как менталист он обладал отличной памятью. Помнил лицо каждого погибшего солдата, как ядра разрывали плоть и как горели города. И ему не было обидно за себя, его гневило то, что те мужчины и юноши отдали жизнь за… за это?
— Я думал наши подвиги
