— Я не знаю о таком! — гордо ответил СИПИН.
— Не знает он… Так мелок пока ещё!.. — буркнул мэр. — Вот и не знаешь…
Сердце у меня ухнуло куда-то в пятки. А потом я залпом допил вино и налил ещё.
— А что там… С тем дядей? — хрипло спросил я.
— С дядей? — Кукушкин посмотрел на меня, а затем хлопнул себя по лбу: — А, ну точно! Дядя… А дядя был хорошим человеком: любил жену, своих детей. Но совершил ошибку. Позволил себе влюбиться, работая на высокой должности… Изменил дядя, в общем. Седина в голову, бес в ребро… Один разочек изменил. Но измену на камеру записали, а дядю стали шантажировать. И эта девушка, знаешь ли, не денег хотела. Свадьбы. Всего лишь свадьбы… С таким полезным и обеспеченным дядей. Но семья, жена, дети… Всё это было для дяди слишком дорого. И всё это он терял, если запись попала бы к его жене. Три месяца этот глупый дядя метался, пытаясь как-то решить вопрос… Но всё было напрасно. Работающий в правительстве дядя был слишком лакомым куском в мире, где уже почти никто не работал.
— Печальная история… — кивнул я.
— Только она не закончилась. Однажды к дяде пришли они, — хмуро проговорил Кукушкин, налив себе ещё вина. — Они сказали, что можно всё исправить. Запись исчезнет, а любовница о нём просто забудет. Но дяде надо было отправиться куда-то далеко и стать где-то там руководителем. С его опытом, сказали они, это будет несложно. А взамен дядя получит молодость, новую жизнь…
Кукушкин присосался к кружке, а я с подозрением уставился на него, начиная понимать, что дядя, кажется, всё-таки согласился.
— Не согласился… — будто отвечая на мой вопрос, вздохнул мэр. — Он сказал, что хочет остаться со своей семьёй. Потому что всё, что он делал — для семьи. И обмен, который ему предлагали… Говённый это обмен. Вот что подумал дядя. И тогда они предложили дядю копировать.
— Копировать? А так можно? Вроде же нельзя было! — возмутился я, но СИПИН почему-то не ответил.
— Сделать точную копию нельзя, — ответил Кукушкин. — Но если из одной матрицы сделать две, тогда можно. И на Земле остался один дядя, лишённый многих плохих для семьи качеств, но очень верный и любящий. Он наверняка быстро лишился работы и должности. Но его спонсировали деньгами они. А вот второй дядя, в котором было много нехорошего… Умение манипулировать людьми, похотливость, злость… Вот этот дядя отправился в виде информационной матрицы в новый мир. Где ему дали новое тело и новую жизнь. А взамен дядя создал Алтарное и всячески манипулировал его жителями.
— Значит, мне не показалось… Ты тогда специально спровоцировал «кукушат»! — кивнул я.
— Чтобы дурак понял, какие у него дурацкие мечты — дай ему осуществить их, — усмехнулся Кукушкин. — Дурак не станет умным, но все увидят, что он дурак. Я начал провоцировать свою группу сразу, как понял, что приближаются японцы. А я понял это уже давно. И в какой-то момент провокация, наконец, удалась.
— И оно того стоило? — глянув ему в глаза, спросил я. — Стоило этих сотней жизней?
— Стоило, Вано, стоило… — грустно усмехнулся мэр, встретив мой взгляд. — Жизни жалко, но оно того стоило. Гордиев узел… Его можно было только разрубить. И сделал это не я, а вы. Не я убивал людей, а вы и «кукушата». У каждого из нас есть выбор, как поступить. Вот вы не любите Пирогова, а он тоже сделал выбор: не стал никого убивать… Что, хочешь дать мне в морду?
— Есть такое… — кивнул я.
— Ну дай… — Кукушкин добродушно усмехнулся. — Чем выше забираешься, тем чаще приходится принимать тяжёлые решения. Это решение было тяжёлым. Я просто доверился тому, как вы сообразите выкрутиться… И надеялся, что сообразите верно. Но… Вы не догадались, несмотря на все подсказки, что надо сделать.
— Думаешь, это снимает с тебя вину? — скривился я.
— О нет… Вину с меня это снять не может, — Иваныч пару секунд смотрел в кружку, а потом допил остатки и принялся наливать новую порцию. — Знаешь, может, сюда прилетела и не лучшая моя половина, но совесть даже у этого меня есть. И она будет грызть меня за все те трупы до конца новой жизни. Однако…
Я тоже осушил кружку. После чего ощутил шум в голове и, уверенно отобрав кувшин у мэра, налил ещё.
— Однако я понимаю, что было бы, если бы японцы пришли, а вопрос с моей группой и вами остался бы не решён. И в этой версии трупов значительно больше. А те немногие, кто выжил бы… Да лучше бы они умерли, Вано! Потому что быть в плену, в подчинении у того, кто не считает тебя за человека… Это те ещё страдания.
Я вернул кувшин Иванычу и решительно сел, принявшись пить вино мелкими глотками. А тот долил себе и, глядя на меня с грустной улыбкой, проговорил:
— Мне было пятьдесят пять лет там, на Земле. И там на моих руках крови тоже хватало. Хоть и не впрямую. Думаешь, я и другие чиновники не понимали, к чему всё идёт? Думаешь, не видели перспектив? Видели… Но когда-то люди играли в шахматы друг с другом. А потом соревновались с компьютером. А потом друг с другом соревновались компьютеры…
Иваныч вздохнул, снова угрюмо покосившись на тёмное небо:
— Людям не осталось места в мире компьютеров. И когда в управление политикой в одной из стран впервые впустили нейросеть, всем остальным пришлось сделать то же самое. Потому что невозможно выиграть у прокачанного компьютера в шахматы, когда он ходит белыми. Рано или поздно эта партия должна была прийти к логическому концу… И она пришла. Я надеялся только, что эти засранцы попытаются что-то изменить, раз уж вмешались в наше развитие. Но они не попытались… У них есть резервные копии.
Кукушкин протянул в мою сторону кружку:
— За старушку Землю и человечество, Вано! Не чокаясь!
И мы снова выпили, молча глядя на холодные звёзды. А потом ещё… И ещё… Говорить не хотелось. Хотелось утонуть в вине, и Иваныч, гад такой, сделал всё, чтобы у нас это получилось. Кувшинов у него было припасено много…
И мы утонули в забытье и звёздной ночи, прощаясь с нашим прошлым.
Глава 4
На отличненько проросло!
Дневник Листова И. А.
Двести второй день. У всех людей белочка, а у нас — зелёночка!
Я проснулся рано. Солнце только-только лениво поднималось над горизонтом, сонно выглядывая из-за туч. Город, похоже, тоже спал, заботливо баюкая жителей тишиной.
Да и мне следовало бы сопеть в обе дырки. Потому что голова болела, кружилась и была тяжёлой, как чугун. И всё это одновременно. А уж выхлоп после вчерашних посиделок чуял даже я сам. Но вернуться в объятия сна уже не получилось бы…
Причиной тому был Иваныч, который стоял у парапета и изобретательно складывал длинные витиеватые фразы из не столь уж большого набора ругательств. Между этим потоком брани проскальзывали вечные вопросы человечества: «Что происходит?», «Как жить теперь?», «Кто всё это сделал?» — ну и сакраментальное «Чо?», способное с успехом заменить все остальные воззвания.
Преодолевая последствия добровольной интоксикации виноградными спиртами, я ухватился за зубец парапета и медленно встал. Огляделся… И принялся протирать глаза. Не потому, что удивился увиденному, а потому что ничего сначала не увидел. Муть какая-то в глазах была с недосыпу…
Наконец, удовлетворившись достигнутой ясностью зрения, я навёл свои окуляры на Алтарное и принялся высматривать, что так удивило и расстроило Иваныча. Но наш город был всё таким же, как и вчера: белым, грязным и вонючим. Каких-то особых изменений, что случились бы за ночь, я заметить не смог.
Мелькнула мысль, что, возможно, я просто чего-то не понимаю, и надо бы обратиться за объяснением к Кукушкину. Я даже почти это сделал, начав поворачиваться к нему… Но в этот момент мой взгляд скользнул по окрестным равнинам — и замер.
Когда моя группа впервые появилась здесь, эти равнины и без того были сухими, как саванна. Жёлто-коричная трава, постоянный хруст под ногами, палящее над головой солнце… Оно, кстати, и сейчас собиралось палить над головой, едва лишь окончательно проснётся. Правда, набегающие с севера тучки явно готовились пресечь эти поползновения.
