— А они, отец, решили поближе япошек подпустить! — догадался я.
— Ну да… Ну да… — покивал священник.
Он явно был несогласен с моими выводами. Но не спорить же на глазах у всех? Мы с отцом Фёдором были, по сути, двумя лидерами, за которыми шли люди. Я официально возглавлял группу, он — неофициально. Верующих у нас хватало. А тут целый священнослужитель, хоть и ортодокс. Других-то нет. Так что спорить нам никак было нельзя.
А бой, тем временем, подходил к концу. Это было хорошо видно. Японцы уже не так уверенно пёрли в воде, да и среди тех, кто на берегу, завязался какой-то спор… Похоже, все камикадзы у них закончились. Остались обычные люди, которые не желали лезть в воду и под пули.
Пусть даже их враги с того берега иногда промахивались… Но — иногда! Они стреляли в темноте, издалека, быстро — и всё равно попадали. Я-то по жизни успел пострелять: понимаю, о чём речь идёт. С того берега били настоящие профи!
И японцы растеряли весь пыл. Вот один отряд начал отступление, вот за ним потянулся второй отряд… А вскоре и вся их немалая армия начала отходить. Они не бежали, нет. Просто отступали, чтобы не гибнуть на проклятой переправе. И, надо сказать, я им немного завидовал.
Моя группа никуда отступить не могла…
Дневник Листова И. А.
Триста двенадцатый день. Парле ву инглиш?
— Как там начать-то? — я обернулся на свою группу поддержки, но подсказывать мне никто не спешил.
Разве что Мелкий сделал глубокомысленное лицо, а потом выдал:
— Спроси у них… Типа, парлят они по франсе? — посоветовал он.
А я чего-то слегка переволновался… И даже повернулся к пришлым, уже открыв рот, но Кострома громким шёпотом подсказала:
— Какое франце? Блин! Ду ю спик инглишь! Вот что спрашивать надо!
— Точно! — обрадовался я и громко крикнул: — Дую… Дую спикь инглишь?
— Йес. Уи ду!
— Вот, видите… Они говорят по-английски! — радостно сообщил я своим.
— А ты? — с подозрением уточнил Дунай.
— Я?.. Нет, не говорю. А что, никто английский не знает? — радостное выражение на моем лице слегка оплыло.
И продолжало оплывать по мере отрицательных ответов моих спутников…
Пока не превратилось в грустную рожицу.
— У меня автопереводчик стоял! — ковыряя землю носком ботинка, призналась Кострома.
— У всех военных стоял! — бодро подтвердил Сочинец, отводя взгляд.
— Я, конечно, могу спросить, где тут аэропорт или туалет… Но переговоры?.. — пожав плечами, усмехнулся Пилигрим.
Пришлось поворачиваться к лагерю пришлых. И сообщать им горькую правду:
— Проблемс!.. Ви донт!.. Не говорим!
— Ну и ладно! — ответили оттуда густым басом. — Давай по-русски, сын мой!
На телегу, рядом с человеком, который вышел нам навстречу — видимо, главой этой группы — выбрался колоритный мужчина.
Он не был старым — наверно, не больше тридцати пяти. Но окладистая борода и тёмный балахон делали его сразу как-то серьёзнее, старше…
— О, ваще чот круто! — обрадовался Мелкий. — Это ж поп! Всамделишный!
— Не «поп», а отец Фёдор! — поправил его мужчина в балахоне, не особо напрягая голосовые связки, в то время как нам приходилось кричать. — Вы кто такие?
— Ага-ага… Я вас не знаю… Идите на… — пробормотал себе под нос Пилигрим.
— Меня зовут Вано! — старательно улыбнувшись, представился я.
И снова открыл рот, чтобы продолжить приветственную речь… Но был невежливо послан.
Почти теми же словами, что предполагал Пилигрим.
— Будем знакомы, сын мой, и до свидания! — махнул рукой отец Фёдор, в то время как мужчина, вышедший первым, пытался чего-то от него добиться.
— Жаль, на, что вы уже уходите! — неожиданно крикнул Мелкий. — Но, кароч, на всякий случай… Там, на севере — японцы!
— И что? Нам не туда! — отмахиваясь от вопросов своей группы, пробасил отец Фёдор.
— А! Так вы на восток? Так там африканцы и азиаты! Они ваще чот недобрые… — покивал Мелкий, указав пальцем на Хир-Си. — Вон, нашего чёрного другана оттуда выпнули! Вы, типа, в ихнюю тусовку походу не впишетесь!
Хир-Си напряг бицепсы — к слову, они у него, как мои ноги — и сделал страшное лицо. Даже я струхнул.
А вот батюшку наш гигант, похоже, не особо впечатлил.
— Мы на юг! — отец Фёдор аж ногой от возмущения притопнул. — На самый крайний юг!..
Над рекой повисла тишина. Отец Фёдор понял, что повёл себя как-то взбалмошно, и даже перекрестился, чтобы успокоиться. А его соратники, не понимавшие русского, тоже притихли. Видимо, удивились тому, что их переговорщик решил на нас поорать.
А мы задумались.
Даже Мелкий задумался.
Видимо, наши заросшие и вооружённые лица не вызывали ни капли доверия. А взгляды, которые некоторые из нас нет-нет да и бросали в сторону ездовых животных, тоже не внушали оптимизма их хозяевам. И вот как вести переговоры в такой ситуации?
— Ну всё! — и сам не знаю, почему у меня вырвалось именно это.
— Что «всё»? — нахмурив лоб, не понял отец Фёдор.
— Вы пришли! — чуть более уверенно сообщил я.
И пояснил в ответ на недоумённый взгляд собеседника:
— Это, можно сказать, и есть самый крайний юг, отец Фёдор! Всё, что южнее реки — земли Алтарного. Последнего города перед большой-большой жо… в смысле, пустыней!
— Как крайний юг⁈ — возмутился отец Фёдор, помахал рукой вокруг и удивлённо спросил: — Вот это юг⁈
— Вот такой хреновый юг, отец! — подтвердил я.
— Нам… Нам надо это всё обсудить! — заявил священник и спрыгнул с телеги.
А за ним слез и первый переговорщик. Мы остались стоять одни на берегу.
Минут двадцать стояли. Переминались с ноги на ногу, шмыгая носами на утреннем холодке. Наконец, в лагере пришлых наметилось шевеление, и одна из телег откатилась в сторону. А затем в нашу сторону выдвинулись три человека: уже знакомые дядька-иностранец и отец Фёдор, а с ними ещё какая-то девушка-латинка.
— Сможете к нам зайти? — крикнул священник. — Надо поговорить!
— Не вопрос! — отозвался я. — Только нам надо обойти этот песок…
— Само собой…
Через двадцать минут мы все уже сидели у костра, за деревянным столом. Глава пришлых, которого звали Джошуа Петерсон, взял переговоры в своих руки. И оказался гораздо более сговорчивым, чем священник. Он, кстати, теперь в переговоры не вмешивался. Только переводил, изредка хмуря брови.
Если честно, мне отец Фёдор со своей паранойей даже импонировал. Наверняка у него тоже есть правила колониста, и первое из них — не доверять чужакам. Особенно, если у тебя есть что-то ценное, а у них — только гостеприимная улыбка и огнестрельное оружие. В принципе, логично…
— Значит, дальше мы не пройдём? — едва мы уселись, первым делом уточнил Джошуа.
— Ну почему? — удивился я. — Пройти вы можете. Мы за проход плату не берём. Пока, во всяком случае. Но зачем вам это? Последние плодородные земли южнее реки мы считаем своими. И если вы поселитесь там, рано или поздно случится конфликт. А если уйдёте на юг на пару недель — там не будет пропитания вашим животным.
— Настолько всё плохо? — уточнил Джошуа.
— Там начинается пустыня. Мы как-то заходили далеко на юг… Через две недели пути уже попадаются первые песчаные дюны. И с водой проблемы. А потом начинается сплошная пустыня, и там уже выжить — целая история. К нам приходили люди из южного полушария. Они еле добрались. Шли ночью, пережидали днём в укрытиях…
О том, что это были работорговцы и пришли они, по сути, нас захватывать, я пока не стал рассказывать. И без того выдавал почти секретные сведения первым встречным… Но я был откровенен не просто так. Я рассчитывал на ответную откровенность.
— Вы говорили про север и восток, — вспомнил Джошуа. — А что на западе? Тоже горы?
— Там невысокий и не очень широкий хребет. А за ним — море.
— Море? — оживившись, воскликнул отец Фёдор.
— Мар? — вторил ему Джошуа.
— Да, возвышенность обрывается в море. Там тоже наши земли. И даже к северу от реки — наши. Японцы здесь недавно. Они пока потеснили нас за реку, но мы и туда вернёмся. Свои земли мы отдавать никому не собираемся.
