Увидев это, Григорий как-то невзначай "брякнул" про "петуха Уинстона и его шпагу". Когда же Смит попытался выяснить кто это, Григорий "легкомысленно" отмахнулся, сказав:
- Ставлю десять фунтов за то, что он нас уже давно и благополучно забыл.
На этом и закруглились.
Когда же Смит ушёл, оба дружно подпрыгнули.
- Есть, есть, есть!!! - размахивая в воздухе кулаками воскликнул Григорий. - заглотил не только с крючком, но и с поплавком!
- Гы! И удочку тоже! - заржал Василий.
- Как ты думаешь, "оговорка" с "петухом Уинстоном" им там шизофрении добавит?
- Обязательно! Но главное... Чую, что Русско-Японской войны НЕ БУДЕТ!!!
- ТОЧНЯК!
******
Вообще производство стрептомицина, Василий задумал сразу же по приобретении достаточных площадей под будущую фармакологическую фабрику. Но помня что наиболее употребительным был пенициллин, он кинулся делать производство именно его.
Стрептомицин был и есть довольно специфическим лекарством. Если пенициллин убивал так называемые грамположительные бактерии, то стрептомицин грамотрицательные. А в эту категорию бацилл входили такие "весёлые" инфекции как туберкулёз и чума. Особенно чума. И именно в этой специфике, заключалась главная трудность введения лекарства в оборот.
Ясное дело, что после получения достаточных объёмов сего препарата, необходимо было сделать клинические испытания. Но на ком?
Первая категория "подопытных" это, естественно, люди больные туберкулёзом. Но эта болезнь не такая, как например, воспаление лёгких, вызванная "обычными" инфекциями, или та же гангрена. Туберкулёз протекает медленно, лечится часто годами. Поэтому, введение в оборот этого лекарства могло сильно затянуться. Серьёзно помочь могло только какое-то заболевание, которое протекает быстро. Но быстро протекает чума. И на людях сие испытывать -- только в условиях реальной эпидемии. А "за эпидемией" ехать далеко. И долго.
Значит, надо было показать эффективность лекарства на животных. Что и было сделано, но только в случае роганивара. На тех же крысах и собаках испытать медикамент в случае воспалений, нагноений и гангрен было вполне реально.
Но тут возникла проблема.
Где проводить эти опыты с той же чумой?
В городе проводить, да ещё таком большом как Питер -- сверхопасно. Значит, надо было строить некую лабораторию по испытаниям или искать уже существующую. Вообще хорошо было бы иметь свою, для испытаний других лекарств. Не обязательно от сверхопасных инфекций.
Пришлось снова ставить всех на уши и искать возможности. Возможность эта объявилась в тридцати верстах от Питера. Там быстро приобрели и быстро перестроили -- больше достроили -- большое каменное здание бывшей помещичьей усадьбы. До морозов уложились. Но после, всё дело чуть не встало. С оборудованием лабораторий, обучением персонала дело сильно затянулось. Ведь лаборатории должны были полностью исключать возможность выхода инфекции за пределы "Центра по испытаниям". Слегка эти процедуры и методы отработали, когда испытывали роганивар.
А вот с чумой... С чумой дело реально встало. Мёртво.
Страшно было.
И не только самому Василию, который первый подал идею. Страшно было и "шефу" этой лаборатории, по совместительству экстраординарному профессору Военно-медицинской академии Николаю Павловичу Кравкову. Но одновременно, сами перспективы, открывающиеся с введением стрептомицина в оборот были настолько серьёзными, что породили сильный энтузиазм среди персонала.
Пока договаривались с "Фортом Александр" где уже несколько лет работала лаборатория по изучению чумы, подоспела эбола.
Эбола, которую всё-таки притащили англичане на свою территорию. Несчастье было конечно, большое. И не только для англичан. Разведка работала не только в Англии. Но и в России. Эта самая разведка вполне успешно раскопала что происходит в Корнуоле и Девоне. И доложила кому следует.
Вышесидящие, прочитав донесения, не на шутку испугались. А вспомнив метания "какого-то Кравкова" с чумой, тут же наложили вето на любые опыты с бациллой на крысах и вообще животных. Сотрудники "форта Александр I" сами вышли на производителей попросили на испытания медикамент.
Тут, паника связанная с эболой "укусила" какого-то из высоких сановников, и он попытался даже закрыть исследования в "форте Александр". Пока шла переписка между инстанциями, дело заглохло. Что-то на крысах сделать успели. Общая уверенность, что таки найдено лекарство от чумы было. Но статистику набрать не успели. Да так или иначе надо было переходить на опыты в реальных условиях, в реальных очагах чумы и на реально заболевших. А это ещё больший "геморрой".
Учитывая же известную бюрократию и неспешную переписку между ведомствами сие дело могло затянуться на год-два. Николай Павлович схватился за голову. Но унывать не стал. Стал наоборот ещё более активно пробивать идею экспедиции медиков в Китай, в очаги чумы. Как раз для испытаний того самого средства, которое братья опять не могли никак назвать. Самое дурацкое название, пришедшее им в голову сразу -- антипест(32). Его зубоскалы из лаборантов тут же сократили до "антипа".
Первая партия уже пошла на экспериментальное лечение лёгочной формы туберкулёза. Но и там в клинике туберкулёзников, за неимением более звучного названия продолжали склонять медикамент "Антипом". И медики-скептики, и энтузиасты, посмеиваясь, однако продолжали применять его, в надежде как минимум отдалить страшный конец своих пациентов.
И тут...
******
Покрутившись достаточно долго по слякотным улицам окраин Питера, убедившись, что за ним нет "хвоста", Александр вышел, наконец, к неприметному дому. Одной из явок, где последнее время собиралась его группа.
Последний год для Александра прошёл как в угаре. Получение диплома врача Харьковского университета, написание первой философской книги, проскочили как в калейдоскопе. Он каким-то чудом избежал ареста и мыкаясь по явкам и конспиративным квартирам добрался до Питера.
Собственно, он и не планировал никак изначально, попасть именно в Питер. Но так сложилось.
Тут тоже было своё подполье РСДРП к которому, собственно, он сейчас и принадлежал, взяв псевдоним "Богданов". Пока этого хватало, чтобы полиция к нему не цеплялась. Хоть и выглядел он как заправский студент-смутьян. Возможно не цеплялись потому, что косил своей внешностью "под царя-императора" с кем небольшое сходство реально имел. Впрочем, как и многие в империи, кто отращивал бороду клином и не забывал за ней аккуратно ухаживать.
- Моё почтение вам Софья Николаевна! - входя в дом после необходимых процедур сказал Александр. - Как ваше здоровьичко? Как племянник? Уже выздоровел?
- Ох! Сан Саныч! Дай вам Бог здоровья и долгие лета! Моё здоровьичко -- слава богу! А за племянничка вам несказанна благодарность! С того света, почитай, вернулся, вашими стараниями. Лекарство, что вы достали -- просто чудеса творит!
Сан Саныч ухмыльнулся в бороду.
- Я искренне рад за вас! - поклонился он хозяйке и тут же спросил понизив голос. - Наши там как... собрались?
- Да-да! Проходите. Уже ждут.
В комнате было довольно темно. И сидевшие вокруг большого застеленного серой скатертью стола люди были слабо видны. Для неспешного разговора не мешает. И когда окончательно стемнеет -- вечер уже -- тоже не страшно. Но конкретно сейчас для Александра нужно было хорошее освещение. Чтобы видеть лица своих товарищей.
Он поздоровался с присутствующими, подошёл к столу, поставил на стул свой докторский саквояж и зажёг свечу посреди стола. Это слегка заинтересовало присутствующих. Так начинались либо чтения каких-то листовок, либо чтение нелегальной литературы. Но продолжение удивило всех.
Александр вынул из своего саквояжа два объёмистых пакета в которых что-то мелодично звякнуло. Явно стекло.
- Это -- роганивар. - указал Богданов на первый пакет. - Свежая партия. Для наших товарищей, кто болен -- первейшее средство. Особенно для тех, кто ранен и у него воспаление. Вы знаете, что сейчас, когда люди поняли что это за лекарство, достать его стало довольно трудно. Поэтому -- это будет наш запас на чёрный день.
Он отодвинул в сторону первый пакет, и выдвинул на его место второй.
- А вот это, товарищи, лекарство от туберкулёза.
Данное заявление вызвало заметное оживление среди собравшихся. Страшная болезнь косившая многих прошедших тюрьмы. Да и не только их. Её боялись многие. Ибо её диагноз являлся смертным приговором.
