Попробовала погладить Софьюшку по головке, но малышка увернулась и топнула ножкой.
– Неть!
Княгиня так и ахнула. Протянула руку взять девочку за ручку, но удостоилась еще одного злого:
– Неть!
Кормилица, тоже слегка ошалевшая, опомнилась и быстренько заслонила девочку, объясняя, что Софьюшка, чай, устала, и вообще, спать ей пора, так что…
Княгиня хмыкнула, подозревая кормилицу в самом худшем – а именно, в настраивании против нее царского чадушка, но задерживаться не стала и вышла вон. А кормилице на миг показалось, что Софьюшка смотрит княгине вслед острым нехорошим взглядом… Да нет, глупости все это.
Какой там взгляд у трехлетнего ребенка?
Свет так блеснул, вот и почудилось…
И Марфа захлопотала вокруг своей девочки. Софьюшка принимала все заботы с улыбкой, даже пыталась благодарить… Да, видно, почудилось. Просто дети ведь чуют, кто любит их, кто не любит… вот и не пошла малышка к княгине.
Бывает такое…
* * *
Софья понимала, что зря так поступает, но и поделать с собой ничего не могла.
Детская реакция была однозначной – тетя хорошая. А вот реакция самой Софьи… нет, тут все было не так просто. Было в княгине второе и третье дно, было… и иметь с ней дело не хотелось. Во всяком случае, подпускать близко к себе.
Не всегда хорош тот, кто угощает вас плюшками. Княгиня явно завоевывала детские симпатии, а вот с какой целью она это делала? Чтобы остаться при дворе? Что-то получить для себя? Протолкнуть какую-то идею? Неизвестно… И пока известно не станет – лучше с теткой не связываться. Если бы Софья знала про данайцев, дары приносящих, она бы употребила эту фразу. Но с классикой она также не дружила.
А вот Марфа… женщина явно была привязана к Сонечке. И ухаживала за ней со всей душой. Если бы получилось ее оставить при себе личной прислугой? И ту девочку, которая помогала ей ухаживать?
Надо бы подумать.
Софья отлично знала, что любое дело начинается с двух вещей.
Идеи и команды. И если первой у нее еще не было, то вторую она уже начинала подбирать. Свои люди пригодятся везде, чем бы она ни занялась.
А она займется, в этом сомнений у Софьи не было, но пока пришлось провести взаперти еще пять дней.
Молиться и листать Псалтырь, привыкая к незнакомым буквам и удивляя Марфу своим бережным отношением к священной книге. Заниматься физкультурой и слушать сказки, раскручивая Марфу на рассказы о батюшке и матушке.
И собирать информацию.
А еще – сожалеть, что ничего не знает по истории родной страны. Так, что-то намоталось по дороге, но мало, мало, мало!!!
И радоваться, что она «жаворонок». Будь она «совой» – давно бы загнулась от такого режима. Кто не верит – пусть попробует вставать с первыми петухами и ложиться с закатом. Керосина тут еще не изобрели, а портить зрение при свечах Софья не собиралась. До ближайших окулистов было невесть сколько лет, так что придется себя беречь.
А именно – глаза, зубы, волосы, кожу…
В этот раз Софья намеревалась жить и радоваться жизни. И лучше начинать следить за собой с детства.
* * *
Ровно неделя.
Ровно одна клятая неделя понадобилась Софье, чтобы серьезно задуматься – как жить?
Ее таки выпустили из карантина, и она поняла, что задыхается. Софья просто умирала в душной атмосфере терема. Душной, кстати, в обоих смыслах. И окна, в которые с большим искусством были вставлены мелкие разноцветные стеклышки, почти не открывались – не дай бог кого-то простудить. И сама атмосфера, пронизанная строгим распорядком и миллионами правил, давила на свободолюбивую женщину. И это еще было мягко сказано.
Из терема женщинам хода не было. Исключений было два. На кладбище и в церковь. Кстати, домашнюю – не дай бог на улицу выйти! Страшное случится! Метеорит упадет, ворона нападет!.. Так что либо церковь Спаса Нерукотворного, либо церковь Воскресения Словущего, либо Великомученицы Екатерины. На выбор…
Привыкшая к тому, что за день можно намотать не один десяток километров по городу, а то и съездить в несколько городов или стран, Софья просто задыхалась в ограниченном пространстве. И ведь остальным ничего не было нужно! Они так жили, еще и радовались…
Тосклива была жизнь теремных затворниц. Каждое утро начиналось с молитвы и каждый вечер заканчивался ею же. Всем кагалом – иного слова Софья уже подобрать не могла – бабы направлялись в крестовую или в молельную, причем царицу ставили за специальной занавесью – и молилась она там отдельно от всех. Туда же запихивали и царских детей с няньками.
Две молитвы в день были еще развлекушками. Вот в праздничные и выходные дни молились три раза в день и уже не в домашней крестовой, а шли для этого в храм. Опять-таки, царицу, да и детей для этого важного дела отгораживали от народа так, что даже ветер не долетал. Софье казалось, что если бы окружающие могли – они бы запихнули всю царскую семью в коробку и вытряхивали только по торжественным случаям.
Шли в раз и навсегда установленном порядке – впереди топала важная боярыня, за ней крайчая, потом четыре девицы-боярышни с восковыми свечами, для освещения пути, за ними – сама царица с посохом в руке, в сопровождении двух боярышень, и одна из девчонок несла над царицей здоровущий солнечник, он же – зонт обыкновенный. Завершала весь этот бутерброд еще одна дворовая боярыня.
Это еще не считая всякой мелочи, которую несли следом, типа подножия (царица ж не может на пол встать, только на что-то еще), опахала и еще какой-то гадости – Софья не вникала, что именно еще таскали в церковь без малейшей пользы для дела.
А что касается царских детей – им даже не позволяли ходить самостоятельно. Софью все время порывалась носить кормилица, а потом и княгиня Анна, но Софья была неумолима.
Слово «Нет» удавалось ей с каждым разом все лучше и лучше. И она решительно не желала, чтобы к ней прикасалась Анна Никифоровна. Пусть, вон, других чадушек таскает… мымра!
Сама же девочка…
Ноги развивать надо! Почему дети и мерли как мухи – тепличные условия еще никому пользы не приносили. А детей было…
Первой и лучшей Софья считала себя. А почему бы и нет? Еще одна переселенка тут вряд ли найдется. Да, нескромно. Но скромной Софья никогда и не была.
Была царевна Евдокия – вялая девочка десяти лет, крупная и полная, но медлительная и не слишком подвижная. Была царевна Марфа – копия матери, темноволосая и яркая, чуть более живая и проявляющая интерес к Софье.
Был старший брат Алексей – слегка заторможенный шестилетний мальчишка с воспитателем Федором Михайловичем Ртищевым. И старшая сестра Анна. Пятилетка, в которой Софья пока не видела ни талантов, ни задатков.
Справедливости ради, не видела она их и в царевне Екатерине, которая родилась годом позже нее и пока еще даже ходить толком не могла. Откуда-то из прежней жизни Софья помнила, что девочки развиваются быстрее мальчиков, так что ей это резко не нравилось. А про царевну Марию, родившуюся в январе 1660 года, рано было и думать. Так, кулек с ушками… лежит и мяукает. Что в ней интересного?
Софья положила себе поближе познакомиться со всеми детьми, но пока это плохо удавалось.
После молитвы приходили от царя справляться о самочувствии царицы. Как правило, государыня-матушка (Софье приходилось делать над собой явственное усилие, но выбора не предоставляли, мать – значит, мать) отвечала, что здорова и молится о наследнике. Сам царь, конечно, не являлся.
Не положено.
Отмолившись с утра, трапезничали. Вот что касается стола – тут Софья не могла пожаловаться. Кормили много, вкусно, хотя и не похоже на бессмертного «Ивана Васильевича», но действительно, ни черная, ни красная икра за деликатес не считались. Так что девочка с удовольствием наворачивала их полной ложкой. Но за своим питанием строго следила. Чистить зубы тут было не принято, но Софья полоскала рот и старалась хоть как-то следить за гигиеной.
Позавтракав, царица и ее свита отправлялись в светлицу. Шить, вышивать, расшивать, а чем еще бабе заниматься?
Немногому жену мне надо научить. Меня любить, молиться, прясть и шить. Не читать же? Не писать, не считать… Женщине вредно много читать – потом она начинает думать.
А женщине вредно много думать, потому что потом мужчина не кажется ей властелином мира. Тьфу!
Патрррриархат!
Хочу к амазонкам! Лучше без трусов на лошадь, чем в тереме в шести одежках!
Увы, выбора не предоставлялось. Бабье царство правило бал. Казначеем была женщина, слугами были женщины, мужчин допускали считаные единицы и в таких годах, что женщины их уже не интересовали в принципе. Как дядя Федя – учитель Алексея. Как священники с холодными рыбьими глазами, заискивающие перед царицей и называющие ее государыней-матушкой.
Потом шла обедня. После обеда царица отдыхала какое-то время, а потом либо шла в светлицу, либо разбирала челобитные, занималась делами, принимала гостей, разговаривала с другими женщинами… и так изо дня в день, изо дня в день… рехнуться можно!
