вы бы лучше о семье рассказали. О супруге, о детках…
Кто про что…
Вопрос генерального секретаря ЦК ВКП(б) был очень необычен:
— Товарищ Швецов, вы мне верите?
Аркадий Дмитриевич от неожиданности принялся усиленно моргать.
— Конечно, товарищ Сталин!
— В таком случае, вы должны поверить мне и в том, что вот этот юноша окажет вам огромную помощь в доработке вашего двигателя М-62 и создании нового, более мощного авиамотора на его основе.
Конструктор с недоверием посмотрел на парнишку, которому, на вид, сложно дать больше пятнадцати лет.
— Но…
— Значит, всё-таки не во всём верите, — усмехнулся в усы хозяин кремлёвского кабинета.
Швецов принялся невнятно оправдываться, но Сталин махнул рукой, призывая его остановиться.
— Оставьте. Я и сам, не зная некоторых фактов, ни за что бы в подобное не поверил. Но в данном случае я говорю вам истину. Этот с виду совсем юный человек обладает такими знаниями, что вам будет чему у него поучиться. Я за это ручаюсь, я за него ручаюсь, — дважды выделил «я» Вождь. — Поэтому вы, после того, как вы подпишите подписку о неразглашении сведений особой государственной важности, доставите товарища Воронцова на свой завод и предоставите ему доступ к любой технической и технологической документации к двигателю М-62. А также к процессу изготовления отдельных частей и его полной сборки. Технические рекомендации товарища Воронцова вы должны слушать также ответственно, как если бы с вами говорил я.
— Я никогда не слышал такого грифа как «особой государственной важности».
— Теперь услышали. Товарищ Демьянов, передайте, пожалуйста, товарищу Швецову бланк подписки. При работе на вашем заводе товарища Воронцова будет сопровождать…
— Лейтенант госбезопасности Удовенко, — подсказал Николай.
— Будет сопровождать товарищ Удовенко. Он сейчас ждёт вас в приёмной. Максимальный срок, на который мы можем предоставить вам товарища Воронцова — три недели. Запомните: он нужен не только вам, но и другим конструкторам. Постарайтесь использовать это время рационально. И, когда решите всё, что возможно по двигателю М-62, немедленно приступайте к практической работе над новым мотором. Той самой «двойной звезде», о которой вы уже говорили раньше. Пусть он называется М-82.
Спустя два дня после отлёта Павла в Молотов, как в это время называется Пермь, в ОПБ-100 появилась и третья попаданка, невысокая худощавая женщина раннего пенсионного возраста с нервными пальцами и «диковатым» выражением глаз. На Румянцева и Демьянова она поглядела как на пустое место, зато очень трепетно отнеслась к известию о том, что будет находиться в подчинении Дмитрия Фёдоровича Устинова.
— Первым заданием вам, Наталья Геннадиевна, будет вспомнить состав и технологию получения прокладок, используемых при производстве агрегатов для автотехники, танков и самолётов. Всё, что помните. Маслостойкие, бензостойкие, термостойкие, морозостойкие резины.
— Я считаю, что куда больший экономический эффект даст внедрение износостойкой резины для производства автомобильных шин.
— Наталья Геннадиевна, я полностью согласен с вами в том, что автомобильные шины хотя бы на уровне 1970-х нам понадобятся. Но не сейчас, а немного погодя.
— Вы против экономии государственных средств? — вспыхнула старушка.
— Скажите, что дороже стоит: тысяча автомобильных шин или один авиационный двигатель? — обречённо вздохнул Демьянов.
— Мне кажется, они примерно равны по стоимости, — прикинув, ответила Юрьева.
— А на что больше идёт резины? На тысячу шин или на один авиадвигатель?
— Да причём тут двигатель?
— Притом, что сегодня ресурс авиационных и танковых двигателей едва-едва дотягивает до пятидесяти часов. А ресурс автомобильного мотора — всего пара тысяч часов или около тридцати тысяч километров пробега. В том числе — из-за некачественных резиновых прокладок и сальников, используемых в них. Представляете? Пятьдесят часов, тридцать тысяч пробега, и двигатель нужно менять на новый. Почти такая же ситуация с другими агрегатами. Авиадвигателей и танковых двигателей тысячи, автомоторов — сотни тысяч. Представляете, какой будет экономический эффект, если нам удастся хотя бы удвоить ресурс агрегатов, используемых в армии? И всего лишь за счёт копеечных резиновых прокладок и сальников. А какой экономии удастся добиться в промышленности лишь за счёт снижения простоев на ремонт станков? А износостойкие резины… Они тоже позарез нужны. Но пока не на шины, а на приводные ремни различных агрегатов двигателей и станков. Запустим это — дойдёт дело и до шин. Обязательно дойдёт!
— Я не смогу работать без наличия экспериментальной базы.
— Выбирайте любую, какая вам понравится. Товарищ Устинов обеспечит вам доступ к ней. Только постарайтесь, пожалуйста, работать как можно быстрее: до Войны осталось всего десять месяцев.
— Что вы меня понукаете? — взвизгнула «химичка». — Вы хоть представляете, сколько лет прошло с того времени, когда я этим занималась?
— Представляю. И понимаю, что за эти годы вы могли очень многое забыть. Но память человеческая настолько странно устроена, что в ней может храниться масса информации, не относящейся к тому, над чем работает этот человек. Поэтому очень вас прошу: если что-то будет всплывать совершенно «не нужного», фиксируйте, пожалуйста, и это. Что угодно! От технологии изготовления кожзаменителей до формулы ракетного топлива, от тонкостей производства капролактана до состава медицинских препаратов. Нам всё нужно и важно.
Быстрый взгляд чёрных глаз при слове «капролактан».
— Так вы…
— И я тоже. Но это тоже сверхсекретная информация, которой владеют единицы людей.
— Я многое записывала поначалу, — как-то сразу «сдулась» она. — Чтобы не свихнуться в психушке, куда меня поместили. Целые разделы учебников, по которым когда-то училась. И не только их. По памяти восстановила несколько техпроцессов, которые разработал наш институт. Ну, тех, к которым я имела отношение. Почему-то память стала работать намного лучше, чем в прежней жизни. Знала, что когда-нибудь это может пригодиться. Вы поможете мне вернуть те мои записи?
— Они сохранились? — загорелся Николай.
— Да, я смогла вынести их из лечебницы, когда её пациентов распустили во время голода двадцать первого года. Потом, когда поняла, что могу погибнуть, спрятала в надёжном месте. В церкви, священник которой меня приютил. Я узнавала: она, после того, как отца Иоанна репрессировали, несколько лет стояла заброшенной, а потом превратили в колхозный склад. Естественно, меня внутрь не пустили. Но я спрашивала: ту стену, в которую я замуровала тетради с моими записями, не ломали.
Женщина нервными движениями выхватила из сумочки папиросу и закурила так, что мгновенно окуталась сизым облаком табачного дыма. Настолько густого, что Николаю пришлось разгонять его, маша рукой.
— Не
