и быстро пришел к неутешительным выводам.
Утащить что-то больше пистолета незаметно было невозможно.
Пока он искал кобуру и распихивал коробки с патронами в рюкзак, Мюнцер успел его потерять – и впасть в панику.
Корнелс, успокойтесь, все хорошо. Я все нашел. Я Вам верю, - быстро набрал Гай на допотопном телефоне.
Для игры все зашло слишком далеко.
Собеседник, пусть он и был всего лишь буквами на экране, тут же обрадовался:
Лаура, я же тебе говорил! Это наш шанс!
Казалось, что еще страннее было некуда – но похоже у этого директора Мюнцера были еще козыри в рукаве.
Не зная, хочет ли он на самом деле знать ответ на этот вопрос, Гай набрал:
Лаура? Вы здесь не одни?
Мюнцер отреагировал мгновенно:
Мы теперь никогда не одни. И всегда в одиночестве. Все смешалось. Запуталось. Сложно отделить мысли от слов, если ты не помнишь разницы. А была ли она когда-то?
Гай не успел не то, что написать – даже придумать ответ, как на экране появилось следующее сообщение:
Заслон. От чего? Почему? Почему именно мы? Мы этого не выбирали. Мы ничего не выбирали. Нас даже не поставили перед фактом. Просто подопытные крысы. Слепые котята. Кирпич в стене. Помните, как в той песне?
Из всех возможных вопросов в голове почему-то всплыл самый бессмысленный и дурацкий – и он же улетел Мюнцеру спустя мгновение:
Какой песне?
Мюнцер не заставил себя ждать:
Ну… А, вы, наверное, не знаете, извините. Не важно. Мы должны были попробовать, вы понимаете? Хотя, кого я обманываю. Нам было страшно. Страшно исчезать. Страшно умирать. Плевать на всех остальных, мы просто испугались. Да и были ли они еще, эти остальные?
Я видел, собственными глазами видел, как пропадали со связи наши отделы, города, страны, даже континенты. Как лампочки. Сначала горели все, потом…
Потом начали гаснуть, одна за другой.
Пуф. Пуф. Пуф. Пуф.
Пока не остались только мы.
Только мы, посреди плотной вязкой темноты.
Если от уверенности, что это – или прикол, или ловушка еще что-то оставалось, то оно растаяло, когда взгляд скользнул по последнему сообщению.
Мюнцер не мог его видеть или читать его мысли, и продолжал:
Скажите мне, Чезаре, можно нас за это винить?
За что? – Гай поежился. В оружейке сразу стало прохладнее, как будто где-то включился кондиционер.
За все, - стало ему ответом.
Это ничего не объясняет, Корнелс. Как ваш комплекс здесь оказался? – Гай закинул рюкзак на плечо и, держа в одной руке тяжелый телефон, вышел из оружейки.
Больше здесь делать было нечего.
Перепутье. Концепция. Манифестация идеи. Понятийный движок. Наш последний шанс. Мы не думали, что так получится.
Как получится? – информацию из Мюнцера приходилось выдавливать по капле.
По нашим подсчетам, наш комплекс должен был перенестись в ближайшую доступную параллельную реальность с достаточно высоким уровнем глобальной целостности. У нас не было другого выхода. Или так – или исчезнуть. Исчезать очень страшно, Чезаре. Я… Знаю это. Знаю, но не помню.
Все так странно.
Не важно. Лучше бы у нас вообще ничего не получилось.
Мы привязаны к этому месту, понимаете? Связаны с ним. Мы с ним – единое целое. Мы растворились, перемешались – и нас выплюнуло сюда. Или не только сюда. Не знаю. Так тяжело мыслить. Не могу видеть. Не могу слышать. Как-будто что-то мешает. Жижа стала слишком плотной. Реальность – слишком реальной.
Когда здесь были дети, такого не было.
Гай замер посреди едва освещенного коридора и дрожащими руками набрал:
Дети?!
Он ведь не мог говорить про сыновей Лепида и их друзей.
Четыре мальчика и одна девочка. Они были… Странными. Говорили странно. Думаю, те кто растворился полностью, их напугали. Мы не можем с ними ничего сделать. Они не слышат. Не видят. Они могут только кричать.
Или мог…
Ладонь сжалась в кулак вокруг кобуры пистолета. Никто не мог знать, что они здесь были.
Никто.
Если только…
Этот Мюнцер не говорил правду.
Корнелс, я могу как-нибудь Вам отправить фото? –
