развел руками. Грозное лик сурового божества смягчился.
— Меня зовут Екатерина Семеновна, — сказала она. — А как ваше имя, молодой человек?
— Жан… — начал я. Но тут же поправился. — То есть, Иван. Я сражен и очарован. Очень приятно познакомиться.
— Да замолчи ты уже… — зашипел мне на ухо Веник.
— Надо же, первый раз вижу среди друзей Вениамина вежливого и воспитанного человека, — почти проворковала Екатерина Семеновна. — Завтрак на столе, молоко в холодильнике. Вениамин, через четверть часа мне нужно уходить. Будь любезен, когда проснешься, сходи гастроном, забери мой заказ.
— Уи, маман, — со вздохом ответил Веник, и его божественная маман, похожая на звезду старого Голливуда, снова скрылась за дверью.
Мы дисциплинированно сняли ботинки на коврике и в одних носках дошли до ванной, которая оказалась весьма просторной и неожиданно в черных тонах с редкими вкраплениями зеркальных плиток, в которых я то и дело натыкался на свое отражение.
Идиотское ощущение. Будто рядом со мной все время ходит какой-то незнакомый мужик.
— Ты это пальто с трупа что ли какого-то снял? — спросил я, сунув голову под кран, чтобы оттереть с волос запекшуюся кровь.
— Ну мы некоторые вещи оставляем, которые поприличнее, — меланхолично ответил Веник и зевнул. — Ну и вот, пригодилось.
Я выпрямился и снова посмотрел на себя в зеркало. Вздрогнул. Закрыл глаза. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул.
Интересно, это у меня надолго вообще? Если да, то мне надо бы привыкнуть к своему новому отражению.
— Чего застыл? Себя в зеркале не узнаешь? — хохотнул Веник.
«Ты не поверишь, насколько ты прав, парень…» — подумал я и взял у него из рук протянутое полотенце. Протер мокрые волосы, бросил еще один косой взгляд на свое отражение. Так-то, можно сказать, что мне весьма даже повезло с лицом… Мог бы оказаться в трупе запойного бомжа, которого вытащили из теплотрассы.
Кухня тоже была в темных тонах. Совсем какой-то несоветский интерьер был у этой квартиры. Впрочем, раз они живут в доме Союза Художников, значит или мать Веника, или его отец — весьма обласканные государством деятели искусства. А это, в свою очередь, означает совсем другие возможности, простым советским смертным недоступные.
Кухня казалась тесноватой из-за чересчур массивной мебели. Круглый стол на тяжелых ножках, табуреты с атласной обивкой, полочки с множеством вазочек, статуэток, фарфоровых чашечек и чайничков. Темно-красные шторы с бахромой из таких помпончиков-шариков. И из такой же ткани абажур.
На столе, накрытый салфеткой, стоял наш завтрак. Точнее, конечно же, завтрак Веника, но вряд ли он будет его один жрать, а меня заставит на это зрелище смотреть.
— Ага, оладушки… Еще даже теплые, — Веник включил газ и чиркнул спичкой. Водрузил на плиту эмалированный чайник, красный с темными узорами. Открыл холодильник и внимательно изучил его содержимое. — Тэээкс… Ага, колбаска!
Веник выставил на стол масленку со стеклянной крышкой, тарелку с нарезанной вареной колбасой с круглыми жиринками. «Была докторская, станет любительская», — вспомнил я. И хрустальную мисочку с клубничным вареньем.
Вода в чайнике зашумела. Из деревянной хлебницы Веник достал половинку батона, напластал ее толстыми кусками и потянулся за чашками.
— Ты сладкое любишь? — спросил он. — Есть еще вафли, но сам я их не ем, поэтому и спрашиваю.
В животе у меня заурчало, но от вафель я отказался. Я и в детстве не особенно любил это сомнительное лакомство, да и сейчас колбаса вызывала во мне гораздо больше эмоций.
Чайник закипел, Веник снял тряпичную куклу с пузатенького заварника с мясистым цветком на боку.
— В общем, кушать подано, жри, что видишь, сильвупле, как говорится, — сказал Веник, плюхнулся на стул, открыл масленку и принялся отколупывать ножом тонкие стружки сливочного масла. Я просто положил кусок колбасы на батон, перевернул, как в детстве, колбасой вниз и жадно отхватил сразу половину.
Чай в этот раз был без всякого дровяного привкуса. Нормальный черный чай, аромантный, хорошо заваренный, хотя я бы предпочел покрепче, заварки Веник плеснул совсем немного.
Хлопнула входная дверь, и из Веника тут же как будто выдернули лом. Он сразу как-то расслабился, откинулся на спинку стула, ноги расставил на всю кухню.
— Вот так и живем… — вздохнул он.
— А она у тебя кто? — спросил я, бросив взгляд на дверь.
— Искусствовед, — пережевывая один из последних оладьев, ответил Веник. — Профессор, доктор наук.
— А отец где? — нетактично спросил я.
— В командировке, — пожал плечами Веник. — И, предвосхищая твой следующий вопрос — он художник. А на мне вот природа отдохнула, так что я просто санитар в морге.
Я допил остатки чая из своей чашки и отодвинулся от стола. Веник посмотрел на наручные часы.
— Слушай, Жан… Я только что с суток, мне надо покемарить хотя бы пару часиков, — сказал он.
— Давай я хоть посуду помою? — предложил я.
— Не надо, ты же не знаешь, как что должно стоять, — он махнул рукой. — Проснусь и помою, Маман все равно вернется только к полуночи. Поскучаешь без общества, лады?
— Да без проблем, — ответил я.
Комната Веника была самой дальней из всех. Судя по его наряду, я ожидал там увидеть что-нибудь «стиляжное» — коллекцию зарубежных пластинок, там. Постеры во всю стену… Но комната оказалась весьма минималистичной, там даже проигрывателя не было. Широкая тахта, встроенный в стену шкаф, кресло и торшер рядом с ним. Веник без всяких дополнительных слов завалился на кровать и вырубился.
Я замер.
Закрыл глаза, сосчитал до десяти.
На цыпочках вернулся в коридор и снял с вешалки сумку с буквами «СССР». Вернулся в комнату, устроился в кресле и расстегнул молнию.
Глава шестая
Я достаю из широких штанин…
Итак, для начала разберемся, кто я все-таки такой. Я посмотрел на открытую сумку, потом вспомнил про паспорт. «Ваши документики!» — строго сказал внутренний голос. Что там у нас?
Краснокожая паспортина, заполненная от руки, ностальгия такая… Просто сейчас всплакну, ага.
Иван Алексеевич Мельников, родился десятого октября одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Раз сейчас у нас ноябрь восьмидесятого, значит мне, как несложно сосчитать, двадцать два года. Недурно, недурно. Неплохой возраст.
Национальность — русский. Родился в городе Петропавловск-Камчатский. Ни фига себе, ближний свет… А вот паспорт выдан в Москве, двадцатого июня этого года. Первый я что ли потерял? Вроде в СССР в шестнадцать паспорта выдавали, а не в двадцать один. Мда, помотало тебя, батенька. Учитывая, что сейчас я в Новокиневске…
К военной службе негоден. Написано слитно. Чем-то болею что ли? Вроде на вид здоров, как молодой олень. Или взятку дал кому надо?
Штамп о группе
