Тем не менее, для него это оказалось фатальной ошибкой, ведь я сполна воспользовался этой возможностью — к его удивлению, я тут же встал с лагеря и отправился не куда-нибудь, а… к Гитиону.
Совершенно внезапно, я разорвал между нами дистанцию с 13 километров до 44 километров. То есть, с менее чем 0,5 дневного перехода до 1,5 дневных переходов.
При этом, чтобы обмануть Антигона, я отправил большую часть войска в Гитион, грузиться на корабли, в то время как сам остался с моей личной конной гвардией.
Не став распылять её по городу или делать что-то подобное, я взял в руки поводья, вскочил на коня, после чего поскакал впереди в первых рядах на вражеский лагерь.
Как оказалось, Антигон настолько разочаровался в египетском войске, что не счёл нужным даже выставить охрану у ворот. Собственно, этим я и воспользовался — преодолев 10 километров за менее чем 15 минут, я вторгся через неохраняемые ворота прямо в лагерь, где устроил сущий бедлам.
Впрочем, не давая солдатам Антигона вдоволь насладиться исключительно полезной для душевного здоровья египетской стали, я исчез также быстро, как и пришёл. Прежде, чем его кавалерия сумела бы что-либо предпринять против меня.
В сущности, вряд ли число убитых во время этого рейда перевалило хотя бы за два десятка человек, однако достигнутый этим эффект был впечатляющим, так как шокированный моей выходкой Антигон тут же снялся с лагеря и отступил.
Видимо, «поняв», что его «обманули», он тут же отступил к Селассии, где укрепился на холмах, вдоль баррикад, устроенных ещё солдатами Клеомена, чтобы помешать самому же Антигону вторгнуться в Лаконию.
Впрочем, я не знаю точно, чем именно он руководствовался в этот момент. Что я знаю точно, так это то, что я достиг того, чего хотел, после чего тут же улетел со своим летучим эскадроном прямо к своим солдатам. Догнав своё войско, я, разумеется, нагнал его, после чего в течение 1 дневного перехода достиг Гитиона.
В рекордные сроки погрузив своих солдат на корабли и отплыв, я удивил абсолютно всех. Удивил я Антигона, который после моей выходки ещё пару дней сидел в обороне, ожидая скорой атаки, прежде чем его начали посещать мысли сомнения. Удивил я и спартанцев, которых я погрузил на корабли прежде, чем они сумели что-либо понять.
Удивил я и собственное войско, ожидавшее от меня битвы, после всей этой моей прыти-то. Удивил абсолютно всех, должен сказать. Тем более, что я посадил своего тяжело больного отца на корабль и отправил в плавание до самой Александрии. Вот потеха, да?
Впрочем, всё же были люди, которых я не удивил своими действиями, по крайней мере, большей их частью — и это мой военный совет, составленный из наёмников.
Они то, как раз-таки, прекрасно поняли, в чём заключается мой замысел. Хотя, даже они не до конца догадывались до моих планов — они полагали, что я вторгнусь в Мегару, а оттуда уже в Коринфию.
Заняв Коринф и Акрокоринф, я бы, по их мнению, встал в очень защищённом узком перешейке, заперев, таким образом, Антигона в гораздо более надёжной ловушке. Избегая при этом битвы, для которого генеральное сражение было единственной надеждой на победу.
На самом деле, мой план был гораздо более дерзким и смелым — Пелопоннес был для меня слишком мал. Я, как и подобает, сделал совершенно фантастический ход, по итогам которого полностью перевернул игру…
Глава 11. Гамбит, достойный царя
… Войну хорошо слышать, да тяжело видеть …
— Брат, теперь я понимаю, для чего ты решил избежать битвы, но… прости за столь глупый вопрос, а куда мы, собственно говоря, плывём?
— Мы? В Македонию!
— Прости, вероятно, у меня просто проблемы со слухом, но, пожалуйста, не сочти великим трудом повторить свои последние слова, брат.
— Ты всё услышал верно, Маг. Мы действительно плывём в Македонию — в сердце владений Антигона. Ну, а он сам, пожалуй, пускай пока что погниёт в Пелопоннесе, прежде чем сообразит, какой финт я провернул.
— Прости, конечно, что ставлю твои слова под сомнение, брат, но не лучше ли было бы, если бы мы высадились на Коринфском перешейке? Всего лишь одним действием мы бы полностью изменили диспозицию. Укрепившись, мы бы смогли сидеть там столько, сколько потребуется, пока Антигону только и оставалось бы, что бесцельно биться о наши позиции.
— Отчасти, ты прав — предложенный тобой ход действительно имеет место, и он далеко не плох. Собственно, поэтому его и обсуждали на военном совете, но, видишь ли, и у моего плана есть свои положительные стороны. Для начала, мне вообще не нужно сражаться с Антигоном — вне зависимости от результата, эта борьба не принесёт мне ничего, причём абсолютно неважно, где я буду сражаться — в окрестностях Спарты или же в окрестностях Коринфского перешейка, потому что битва нужна ему, а не мне.
Вторгнувшись в Македонию, я окажусь для Антигона вне досягаемости. Чтобы достичь меня, ему придётся пробиться через Фермопилы, а для этого ему придётся воевать с Этолийским союзом, на гористой местности, где все ему будут враждебны. Даже если он преуспеет в этом, в чём я очень сильно сомневаюсь, к тому моменту его силы будут крайне истощены, а Македония будет уже прочно замирена. Разумеется, никаких шансов у него к тому моменту уже не будет, и именно этим мой план столь хорош.
— Почему ты считаешь, что местное население будет сопротивляться Антигону?
— Население Этолии — это, по большей части, воинственные горцы, промышляющие грабежом окрестных земель. У них с давних времён очень "нежная" любовь к македонянам, сопряжённая со жгучим желанием накормить последних сталью и бронзой.
К счастью для нас, их взаимная "любовь" велика настолько, что нет абсолютно никаких шансов на то, что жители Этолии просто так пропустят македонян через Фермопилы, которые они захватили. Уж больно сильно Македония и, в частности, Антигон, насолили союзу, чтобы они так просто забыли о былых обидах.
Тем более, что это им просто невыгодно — Македония является главным их врагом на протяжении уже длительного времени из-за своих имперских амбиций, диктующих необходимость подчинения Этолии.
— Ясно. Пожалуй, это действительно весьма предусмотрительно с твоей стороны — узнать о подобных тонкостях взаимоотношений между Македонией и Этолийским союзом, оказавшихся, на поверку, столь сложными… Вынужден признаться, я сам бы не сумел учесть подобные детали.
— Нет нужды стесняться своего незнания, братец. Тут главный секрет — не упорствовать в своём незнании.
— Тем не менее, я всё ещё не до конца понимаю, почему ты считаешь, что это хорошая идея — фактически отдать Антигону под контроль всю Грецию к югу от Фермопил.
— Может показаться, что этим шагом я делаю Антигону великую уступку, но, поверь, вскоре беспомощные греки сами прибудут к нам с посольствами, умоляя о заступничестве против насилия со стороны Антигона. Ведь теперь, когда он полностью отрезан от Македонии, своей кормовой базы, ему ничего другого и не останется, кроме как отдавать своим солдатам и наёмникам на разграбление каждый встреченный населённый пункт.
Если он этого не сделает, то он очень быстро лишится своих наёмников, а после и солдат, потому что без денег вести войну он не сможет. По крайней мере, если и сможет, то не дольше 1–2 недель, пока наёмники не потребуют платы за свои услуги, в ответ на что Антигону останется только размахнуть руками и отпустить их по миру.
— Хм… я так понимаю, ты хочешь заставить его кормиться с земли под ногами?
— Именно так, братец. Если быть точнее, то я не хочу его заставить — я уже его заставил. Видишь ли, для него это уже путь в один конец. Как только я столь значительно увеличил дистанцию между нами, заперев его при этом на очень узкой части суши, я сделал для него победу невозможной.
— Разве?
— Да, без сомнения. У него нет выбора — если он не отдаёт на разграбление своим солдатам Грецию, то его армия рассыплется сама по себе в течение следующих пары недель, максимум нескольких недель. Если отдаст — он навсегда потеряет Грецию, ведь она не смирится с подобным. Напротив, она очень быстро ополчится против него, после чего его судьба будет предрешена — находясь на враждебной территории, его армия точно также рассыплется.
